2. Диалектика и метафизика. Движение как сущность бытия.

Итак, движение само по себе противоречиво. Оно включает в себя моменты изменчивости и устойчивости, прерывности и непрерывности. Возникает проблема возможности описания данной противоречивости на языке логики. Или, иначе говоря, проблема того, как описать диалектическую противоречивость объекта формально непротиворечивым образом. Рассуждая о движении или других явления бытия, мы должны это осуществлять на языке понятий, то есть строить некоторый концептуальный каркас, который заведомо будет значительным огрублением реального положения дел. Последнее позволяет нам рассуждать непротиворечиво, исходя из правил традиционной логики, но одновременно возникает проблема как совместить онтологическую противоречивость (противоречия мира как такового) и мыслительную непротиворечивость. Или, другими словами, как логически непротиворечиво отобразить диалектику движения, диалектику мира в целом

¹.

Действительно, для того, чтобы нечто познать мы необходимо должны огрубить те реальные процессы, которые есть в мире. Следовательно, для того, чтобы познать движение мы неизбежно должны его приостановить, предметно проинтерпретировать. И здесь возникает возможность абсолютизации заведомо огрубленного понимания и его экстраполяции на движение в целом, что часто и лежит в основе различного рода метафизических истолкований (в смысле противоположности истолкованию диалектическому, целостному).

Именно таким образом и возникает метафизическая концепция движения, которая, во-первых, основана на абсолютизации одной из противоположных сторон движения, и, во-вторых, сводит движение к одной из его форм. Сущность движения чаще всего сводится к механическому перемещению. Механическое перемещение можно описать только путем фиксации данного тела в определенном месте в некоторый момент времени. То есть проблема движения сводится к описанию более фундаментальных структур бытия – пространству и времени. А пространство и время можно представить двояким образом, что и было сделано ионийской и элеатской школами в античности.

Либо необходимо признать существование «неделимых» пространства и времени, либо, напротив, признать их бесконечную делимость². Либо признать относительность всех пространственно-временных характеристик при абсолютности самого факта движения тел, либо, как это позже сделал Ньютон, ввести понятие перемещения тела из одной точки абсолютного пространства в другое. То есть ввести дополнительные категории абсолютного пространства и времени, внутри которых реализуются конкретные виды движения. При этом каждая из противоположных позиций внутри себя окажется противоречивой.

Зенон гениально ухватил данную проблему, показав «что если при описании движения исходить из той или другой точки зрения на структуру пространства и времени, то все равно непротиворечивого описания движения не получится, а, стало быть, рациональное отображение движения будет невозможным»¹. Иначе говоря, в основе данных точек зрения лежат совершенно разные гносеологические допущения. Но отображаемое в наших мыслях движение (как и все остальное) не есть буквальная копия реальных процессов, реального движения. Оно вообще является внешним процессом и не зависит от наших мыслей.

Следовательно, указанная противоречивость есть свойство определенной слабости нашего мышления, вынужденного для построения теоретической концепции вводить те или иные гносеологические допущения, которые могут значительно «огрубить» реальность. И не просто вводить односторонние теоретические “огрубления”, но абсолютизировать их и отождествлять с реальностью как таковой. Поэтому Аристотель, одновременно просто и гениально отмечает, что зеноновские апории разрешаются очень просто, достаточно перейти границу. Границу мыслимых расчленений и схематизаций пространства и времени, которых в самой реальности нет.

Здесь кроется источник всех метафизик в негативном смысле, когда реальность односторонне и рассудочно препарируется, а потом эти односторонние концептуальные схемы отождествляются с бесконечно богатым и диалектическим объектом. В результате метафизической (в смысле своей недиалектичности) мысли свойственно жестко противопоставлять идеализированные описания, которые должны быть диалектически синтезированы, или же, напротив, четко и последовательно разведены. Мощь рациональной мысли обнаруживает здесь свою косность и слабость. Желание мыслить строго и непротиворечиво, напротив, оборачивается неспособностью разрешать подлинные и устранять мнимые логические противоречия.

С этих философских позиций и некоторые зеноновские апории (сознательно или нет — это отдельный историко-философский вопрос²) формулируются на принципе смешения разных типов идеализаций. Поэтому вместо черепахи и Ахиллеса необходимо говорить о соответствующих математических точках, которые обозначаются именами «Ахиллес» и «Черепаха», не обладающими реальными свойствами данных объектов. Иначе говоря, нельзя обосновать некое положение, если изначальные понятия внутри его строится на разных гносеологических допущения, в частности, смешиваются эмпирические (реальные) объекты (Ахиллес и Черепаха), а пространство трактуется математически. Соответственно, в данном случае мы сталкиваемся с противоречием в разных отношениях, возникшем вследствие недостаточно гибкой гносеологической рефлексии. Что же касается апории стрела, то здесь необходимо видеть глубочайшее диалектическое единство движения и покоя, прерывности и непрерывности пространства.

В целом же, метафизическое представление о движении, сводящее его к одному из видов движения (механическому), и абсолютизирующее какой-то один из ракурсов его видения, было исторически оправдано, хотя и значительно упрощало его понимание. Диалектика как противоположный способ рационально-понятийного освоения бытия основывается на ином понимании познания. Последнее рассматривается как сложный процесс, в котором субъект познания (человек) и объект познания находятся в особых взаимоотношениях. Субъект познания обладает творческой активностью, поэтому он не только и не просто созерцает мир (хотя и такой вариант отношения к миру возможен), но выступает как некая активная сторона данного процесса, избирательно относящаяся к миру, выбирая из него интересующиеся явления и предметы, превращая их в объекты познания.

Таким образом, результат познания не есть некоторое зеркальное отражение, а представляет собой определенную информацию о той или иной области бытия. В этом смысле, предмет любой науки есть заведомо интерпретированная действительность, не тождественная с бытием. Ставя эксперимент, проводя какие-то опыты над предметами и явлениями мира, ученый уже самими этими процедурами как бы “препарирует” действительность, в каком-то отношении субъективирует ее. Так, например, физик ищет и находит в природе физические закономерности, отвлекаясь от всех остальных, которые для него как физика не представляются важными. Химик или биолог, соответственно, – химические или биологические. Социолог отвлекается от биологических свойств человека, и последний интересует его как элемент социальной системы, выполняющий определенные функции. Подобным образом ученый исследует любые предметы и явления и, как справедливо отмечал К. Ясперс, в этом смысле границ у познания не существует и предметом научного исследования может выступить что угодно от неодушевленного предмета, природного процесса до человека и таких его свойств как мышление, сознание и т. д.

Ученый как бы надевает очки, соответствующие его предмету, и видит мир сквозь их призму, отвлекаясь от того, что для него несущественно в исследуемом предмете и, напротив, выделяя существенное. Любой предмет, любое явление мира бесконечно многообразно, но когда они становятся объектом познания, они как бы поворачиваются к познающему лишь одной стороной. Здесь, правда, первостепенное значение играет диалектическое осознание ученым того факта, что его описание — не единственное из возможных, и оно в любом случае не может отождествляться с предметом как таковым. В этом плане самокритичный исследователь — это уже наполовину диалектик.

В целом же, характер познавательной деятельности людей нацелен на то, чтобы с помощью созданной системы идеализированных объектов (научной теории) выявить законы действительности в чистом виде. Для того, чтобы мы смогли построить инвалидную коляску, нам вовсе не надо иметь полное представление о сущности человека, а достаточно интерпретировать его как систему рычагов, то есть выделить ту существенную особенность человека, которая обеспечивает способы ее механического перемещения в пространстве. Более того, если бы мы попытались для реализации данной задачи использовать иной предметный уровень в понимании человека, например, воспринимая его как совокупность химических процессов или как элемент общественной системы, то это значительно затруднило бы нам выполнение поставленной цели. Сам по себе такой способ “предметного препарирования” действительности не несет в себе ничего отрицательного и является лишь фактом познавательной деятельности. Однако, в некоторых случаях он становится излишне самостоятельным, как бы отрывается от лежащего в его основе “огрубления”, перерастает предметные рамки и претендует на описание и объяснение явлений, которые носят более широкий характер. Так, например, редукционистский принцип познания в биологии являлся достаточно эффективным до тех пор, пока эта наука находилась на эмпирической стадии, но с этих позиций нельзя объяснить сущность человека как биосоциального существа.

Диалектический подход к процессу познания заключается в том что мир трактуется как особый изменчивый процесс, познавая отдельные стороны которого, мы должны помнить о допущенных предметных “огрублениях”, понимая их ограниченность и относительность распространения на познание бытия в целом. Точно также, как и претензии какой-либо философской системы претендовать на истину в абсолютной инстанции. Этот метод познания основан на понимании многообразия мира, на желании выявить закономерности этого многообразия, установить связь различных сторон в явлениях.

Исходя из этого, можно логически непротиворечиво отобразить любые реальные противоречивые процессы, в том числе и движение, но при этом необходимо учитывать, во-первых, возможность различных вариантов отображения, в том числе и противоречащих друг другу. Это могут быть противоречия в разных отношениях, при внимательном анализе вполне совместимые между собой. Но часто это противоположности в одном и том же отношении, которые не устранить одной только аналитической работой и тонкими дистинкциями. Напротив, эти объективные, но односторонне схваченные противоположности, которые должны быть диалектически синтезированы в рамках более широкого понимания данного предмета или процесса.

Соответственно, и объективный момент огрубления, идеализации действительности в познании также не следует абсолютизировать. Достижение многомерного и целостного понимания предмета обеспечивается как раз органическим, а не механическим совмещением различных ракурсов его теоретического видения. Подлинная диалектичность — это синоним синтетического и объективного схватывания предмета в единстве его конституирующих и движущих противоположностей, в его существенных связях и опосредствованиях.

При этом диалектический образ предмета также нельзя возводить в абсолют, понимая, что сам целостный предмет претерпевает исторические изменения и, значит, его истинная картина сегодня — может стать ошибочной и односторонней завтра. Нечто подобное произошло в марксизме ХХ века, когда совершенно верная диалектическая картина развития капиталистического общества, данная К. Марксом для 19 века, была некритически и механически экстраполирована на совершенно новую историческую реальность ХХ века. В результате гениальный образец теоретического синтеза, каким является “Капитал” Маркса, был метафизически канонизирован и перестал объяснять реальные процессы, происходящие в капиталистическом обществе.

Во-вторых, необходимо понимать генетическое и иерархическое единство разных типов движения, отображаемых математическими, логическими и содержательными гносеологическими средствами, так как все это — отражения одного и того же объекта, описываемого разными способами.

В-третьих, каждый из перечисленных аспектов отображения движения направлен на решение собственных теоретических и практических задач и связан с конкретным пониманием истины.

В-четвертых, лишь философия в ее диалектическом варианте способна дать полное и непротиворечивое понимание сущности движения (и его различных вариантов) как особого диалектического процесса, сочетающего в себе противоположные и противоречивые компоненты¹. Поэтому совершенно неслучайно, что у того же Ф. Энгельса в “Диалектике природы” философское диалектическое мышление часто отождествляется с теоретическим мышлением как таковым, ибо для целостного понимания любого объекта в любой науке его желательно рассмотреть в генетическом ключе и в единстве его противоположных атрибутов. Это требование становится императивным, когда мы имеем дело с такими сложными видами движения, как биологическое, социальное или история развития идей.

Итак, в диалектической концепции, движение рассматривается как особый противоречивый процесс, сочетающий в себе моменты устойчивости и изменчивости, прерывности и непрерывности, единства и иерархической соподчиненности, что отражает иерархичность и целостность мирового бытия, неважно, говорим ли мы об объективных или субъективных его составляющих. Движение понимается здесь как всеобщий и важнейший атрибут мироздания, включающий в себя все процессы изменения, которые происходят в мире, будь то природа, общество, познание или движение нашего духа. Как отмечал Гегель, “точно также как нет движения без материи, так не существует материи без движения”². Впрочем, с не меньшим основанием и любой материалист заявит, что ”как не может быть никакой духовной жизни без движения, так и любое постижения объективных форм движения невозможно вне движения нашей мысли”. Как и всегда, материализм и идеализм сходятся воедино, если последовательно проходят своими путями до логического конца.

Всякое изменение, в свою очередь, есть результат взаимодействия предметов, событий или явлений мира через обмен материей, энергией и информацией. Именно это позволяет нам исследовать многообразные виды движения через их энергетические или информационные проявления. Для всякого объекта существовать – означает взаимодействовать, то есть оказывать влияние на объекты и испытывать на себе воздействие других. Поэтому движение – это всеобщая форма существования бытия, которая выражает его активность, всеобщую связность и процессуальный характер. Не будет натяжкой высказать еще более общий онтологический тезис: движение есть синоним мировой космической жизни, взятой в единстве ее материально-субстратных и идеально-информационных компонентов.

Отметим в заключении темы “движение” несколько любопытных диалектических парадоксов, связанных со всеобщим характером движения и его отношением к покою.

Первый из них утверждает, что сами всеобщие законы движения должны быть неизменны, т.е. пребывать в состоянии покоя. В противном случае их нельзя признать всеобщими, ибо источником их движения тогда должен быть признан какой-то еще более общий закон. В буддийской философской традиции такой всеобщий закон движения уподобляется неподвижному центру бушующего урагана или неподвижной оси волчка, вращающегося с огромной скоростью. Заметим, что в таком признании неизменности всеобщих порождающих законов движения нет никакой метафизичности и абсолютности в дурном смысле. Дело в том, что само познание таких законов — бесконечный, все более углубляющийся процесс, который может прекратится только со смертью творческого и мыслящего существа, каким является человек.

Второй парадокс движения и покоя в ХХ веке был тонко проанализирован А.Ф. Лосевым. Он задался вопросом: а как мыслить объект, движущийся с бесконечной скоростью? Конечно, такое движение вроде бы запрещается выводами специальной теории относительности А. Эйнштейна. Однако мы знаем, что может пройти некоторое количество времени, и сами выводы специальной теории относительности могут быть пересмотрены. Так ньютоновский принцип дальнодействия был пересмотрен в пользу принципа близкодействия, но нет никаких гарантий, что принцип дальнодействия не будет в ближайшее время реабилитирован, тем более, что такого рода суждения уже высказываются в среде самих физиков.

Зная об этой недолговечности научных истин, но и не желая абстрактно натурфилософствовать, философия позволяет себе творчески промысливать возможные логические сценарии развития событий и гипотетические формы существования, которые могут быть во Вселенной. Отталкиваясь о этой методологической максимы, А.Ф. Лосев постулировал следующее: существо или объект, движущийся в Космосе с бесконечной скоростью будет …. покоиться сразу во всех точках пространства. Иными словами, движение, доведенное до своего абсолюта, переходит в свою абсолютную противоположность — в абсолютный покой. Это отчасти объясняет тот факт, что шарообразный Бог Парменида неделим и покоится, точно также как прост и неизменен христианский Абсолют по учению ряда теологических доктрин. Мы не собираемся обсуждать здесь проблему того, существуют в Космосе объекты, движущиеся с бесконечной скоростью, или нет. Никаких логических запретов на подобный вид бытия и движения в Космосе нет. Если же такое движение будет когда-нибудь физически обнаружено и зафиксировано, то скорее всего оно будет иметь самое непосредственное отношение к природе человеческой мысли, что, кстати, предсказал еще один из семи греческих мудрецов (а, именно, Фалес), заявив, что “быстрее всего ум, ибо он все обегает”.

Неудивительно, что проанализированные выше трудности и парадоксы, связанные с категорией движения, послужили мощным стимулом развития диалектической мысли, начиная еще с периода античности. Особые заслуги Зенона, Платона и Гераклита в этом процессе мы уже отмечали. При этом необходимо подчеркнуть, что с самого начала своего существования и по сию пору, диалектика, как философское учение о единстве и взаимодействии противоположностей, разрабатывалась и на Востоке, и на Западе¹, и в материалистическом, и в идеалистическом, и в онтологическом и в гносеологическом, и в натурфилософском, и в спекулятивно-метафизическом аспектах. Существует плеяда гениальных диалектиков в мировой философии, каждый из которых внес фундаментальный вклад в ее теорию. В индийской традиции это буддийский мыслитель Нагарджуна, ведантисты Шанкарачарья, Рамануджа и Шри Ауробиндо Гхош, в китайской — даосский мыслитель Чжуаньцзы, легист Сунь цзы, философ синтетического склада Ян Ванмин. В европейской философской традиции гениальными диалектическими фигурами высятся Плотин и Николай Кузанский, Лейбниц и Гегель, К. Маркс и А.Ф. Лосев, Т. Адорно и Э.В. Ильенков.

К сожалению, объективная и синтетическая история диалектики еще не написана, но авторы уверены, что такая работа когда-нибудь обязательно будет осуществлена и скорее всего в России, чья диалектическая традиция конца 19-20 столетий не только сумела в значительной мере обобщить диалектические достижения прежних эпох и всех культурно-географических миров (Запада, Востока и самой России), но и внести в теорию диалектики свой особый и весьма значительный вклад. Здесь достаточно вспомнить попытки построения всеобщей системы философских категорий в диалектическом материализме, учение о диалектике движения А.Ф. Лосева и А.С. Богомолова, диалектическую разработку проблем диалектики природы в работах Б.М. Кедрова и т.д. Экзистенциальная диалектика была предметом тонкого анализа Н.А. Бердяева и М.А. Бахтина, диалектика общественных отношений составляла предмет пристального внимания С.Л. Франка и Г.В. Плеханова.

Не обращаясь больше к именам, дадим здесь лишь беглый набросок эволюции диалектической проблематики. Диалектика, как особый способ постижения бытия, прошла в Европе несколько стадий развития¹, связанных с эволюцией как философии, так общества, культуры и в целом. Вначале это была “диалектика отношений и связи”, что было характерно для древнегреческой натурфилософии, когда абсолютизировался момент взаимосвязи в мире. Для античности, было характерно интуитивное представление о чувственно-материальном Космосе, в котором все было взаимосвязано. Мир рассматривался как особого рода целостность. Именно в античности зарождается традиция диалектического объяснения взаимосвязей мира, которая реализуется в виде некой универсальной категориальной системы. Как отмечает А.Ф. Лосев, античная философия началась с интуитивной диалектики, которая была непосредственно связана с мифом, позволяющим соединять несоединяемое в единое целое. Неоплатонизм уже преодолевает указанную интуитивность, включенность диалектики внутрь самого мифа, как формы целостного объяснения бытия и фактически разрабатывает теоретическую диалектику¹. Особую роль здесь играет Прокл с его “Первоосновами теологии”. Кстати, у него первого появляется и элемент “диалектической игры” предельными категориальными смыслами, подменяющий иногда реальный предмет обсуждения.

Далее это – “диалектика движения” , характерная для периода от Нового времени до нач. XIX века, когда исследуется конкретная форма движения (механическая), но отступает на второй план принцип взаимосвязи. И, наконец, диалектика развития XIX-XX веков, которая в наиболее развитой форме реализуется в гегелевской системе и ряде современных концепций, таких, например, как экзистенциализм и марксизм. Важным стимулом для развития диалектики в качестве философского метода познания с целью выяснения предельных оснований бытия, было развитие частных наук, новейшие открытия которых как бы разрывали их узкие предметные области, заставляя соприкасаться разные науки и создавая такие междисциплинарные направления исследований, предметом которых являлась область на стыке двух или более наук.

Возникнув изначально как понятие, обозначающее искусство вести спор, рассуждать, диалектика реализуется как особый философский метод, как некая культура рассуждений, диалога, основанная на выявлении в целостном предмете его противоречивых сторон и свойств, и, напротив, усматривающая во внешне противоположных вещах и явлениях моменты единства и взаимосвязи. В некоторых случаях, как мы уже отмечали на примере Прокла, диалектический подход тоже может быть абсолютизирован, что приводит к отказу от понимания конкретности истины и необходимости обоснования выдвигаемых положений. В этом случае диалектика вырождается в мертвую игру праздного ума, в то схоластическое жонглирование категориями, которым так страдала марксистская философия эпохи застоя. О диалектике и о диалектическом разуме мы еще специально поговорим в гносеологическом разделе работы, а эффективность метода диалектики, как важнейшего средства рефлексивной работы философского разума, авторы постараются показать и на примере решения аксиологических метафизических проблем.

Противоположность метафизического и диалектического понимании движения.

⇐ ПредыдущаяСтр 13 из 31Следующая ⇒

При характеристике метафизического метода нужно иметь в виду, что метафизика не просто отрицает движение и развитие. Лишь наиболее грубые разновидности метафизики прямо отрицают всякое движение. Как замечает Ленин в своей статье «Карл Маркс», после тех великих открытий, которыми был ознаменован XIX век и которые навязывали принцип развития самым закоренелым метафизикам, отрицать движение и развитие стало особенно трудно. Поэтому как в прошлом, так и особенно в настоящее время метафизики сплошь и рядом прибегают к словесному признанию движения и развития, выхолащивая его конкретное содержание.

Движение признавалось и тогда, когда господствовал метафизический метод. В сочинениях философов XVII и XVIII веков движение принимается как нечто само собой разумеющееся.

Однако само понимание движения чрезвычайно обеднялось, не поднималось выше механических представлений о движении как перемещении тела в пространстве. Движение сводилось лишь к его механической форме, законы которой распространялись на все явления мира.

Такой взгляд на движение, разумеется, не был случайностью. Из всех наук в то время самое широкое развитие получила механика. Потребности практики: мореплавания, промышленности, производства оружия для ведения войн, строительства и т. д. — выдвинули на первый план задачу выяснения законов механического движения. Механика имела огромное значение для прогресса наук и практической жизни.

Кроме того, как указывал Энгельс, изучение природы движения «должно было исходить от низших, простейших форм его и должно было научиться понимать их прежде, чем могло дать что-нибудь для объяснения высших и более сложных форм его»[108].

Такой простейшей формой движения и является механическое движение. Именно с него и началось изучение природы движения. Но из этого обстоятельства вытекала очень существенная ограниченность в понимании движения. Всякое движение сводилось к перемещению тела, к изменению его местоположения, ибо механика имеет дело лишь с этой формой движения.

Философы XVII и XVIII столетий, обобщая науку своего времени, следующим образом формулировали сущность движения.

Французский философ XVII века Декарт писал, что движение — это «перемещение одной части материи или одного тела из соседства тех тел, которые его непосредственно касались и рассматривались как бы покоящимися, в соседство других тел»[109].

Английский философ-материалист XVII века Гоббс утверждал, что «движение есть непрерывная перемена места, т. е. оставление одного места и достижение другого места»[110].

Французский философ-материалист XVIII века Гольбах определял движение таким образом:

«Движение — это усилие, с помощью которого какое-нибудь тело изменяет или стремится изменить своё местоположение, т. е. вступить последовательно в соответствие с различными частями пространства или же изменить своё расстояние по отношению к другим телам»[111].

Это типичные для XVII и XVIII столетий высказывания о движении. Как видим, движение понимается только как механическое движение, как перемещение тел в пространстве.

Но перемещение тел в пространстве — это движение готовых и неизменных тел. При перемене места телом в нём не возникает внутренних изменений: тело остаётся тем же. Таким образом, движение рассматривается как движение готовых, раз навсегда данных, не способных изменяться тел.

Солнечная система, например, с точки зрения этих представлений находится в движении, но сама она, раз возникнув, остаётся неизменной. Так, Ньютон полагал, что движение планет вокруг солнца происходит по собственным законам природы, но возможность появления такого гармонического движения объяснял вмешательством мудрого творца — бога. «Изящнейшее соединение Солнца, планет и комет, — писал он, — не могло произойти иначе, как по намерению и по власти могущественного и премудрого существа».

Солнечная система, как и природа в целом, не рассматривалась как результат развития, и всякое движение ограничивалось законом, согласно которому равное порождает равное. Считалось, что природа способна лишь воспроизводить себя, но изменяться, порождать новое она не может.

Вот как Энгельс характеризует эту метафизическую точку зрения:

«Согласно этому взгляду, природа, каким бы путём она сама ни возникла, раз она уже имеется налицо, оставалась всегда неизменной, пока она существует. Планеты и спутники их, однажды приведённые в движение таинственным «первым толчком», продолжали кружиться по предначертанным им эллипсам во веки веков или, во всяком случае, до скончания всех вещей. Звезды покоились навеки неподвижно на своих местах, удерживая друг друга в этом положении посредством «всеобщего тяготения». Земля оставалась от века или со дня своего сотворения (в зависимости от точки зрения) неизменно одинаковой. Теперешние «пять частей света» существовали всегда, имели всегда те же самые горы, долины и реки, тот же климат, ту же флору и фауну, если не говорить о том, что изменено или перемещено рукой человека. Виды растений и животных были установлены раз навсегда при своём возникновении, равное порождало всегда равное… В природе отрицали всякое изменение, всякое развитие»[112].

Не только природа, но и жизнь человеческого общества рассматривалась также статично, вне развития и изменения.

Общественная наука XVII–XVIII веков была столь же метафизической, как и наука о природе. Человеческое общество рассматривалось как часть природы, подчинённая её общим законам. Господствовало представление о существовании неизменной природы человека, и та или иная общественная форма расценивалась с точки зрения того, соответствует она «вечным» и «естественным» потребностям людей или не соответствует. Правда, при ближайшем рассмотрении оказывалось, что «вечная» и «непреходящая» природа человека у всех идеологов, рассуждавших о ней, наполнена конкретным классовым содержанием. И если идеологи буржуазии считали частную собственность неотъемлемой частью человеческой природы, то социалисты-утописты, напротив, отрицали частную собственность на том основании, что она противоречит человеческой природе. Однако и те, и другие делали «природу человека» исходным пунктом своих рассуждений.

Мораль непосредственно выводилась из природы человека; она понималась натуралистично, как функция физического устройства человеческого организма. Понятия «зла» и «добра», «нравственного» и «антиморального» поступка считались вечными понятиями, всегда имеющими одно и то же содержание. Понятно, что социологи, исходившие из метафизических принципов вечности и неизменности человеческой природы, не могли понять законов исторического развития.

Распространение в XIX веке новых принципов в науке, рассматривающих природу в её развитии и изменении, нанесло метафизике серьёзный удар. Но метафизика с её неподвижными категориями и понятиями не исчезла, она лишь приспособилась к новым веяниям времени. Подделываясь под эти новые веяния, метафизики стали на словах признавать «развитие», а на деле проповедовать самые отсталые метафизические взгляды.

Это можно продемонстрировать на примере реакционного направления в биологии — вейсманизма-морганизма.

Август Вейсман в книге «Лекции по эволюционной теории» с первых же строк на словах признаёт «развитие»: «Для нас теперь несомненно, — пишет он, — что современный живой мир развился, а не возник внезапно». Но вслед за этим признанием «развития» в книге Вейсмана излагается теория от начала до конца метафизическая, трактующая развитие как движение на какой-то неизменной, раз навсегда данной основе. Вейсман считает, что животное или растение состоят из двух видов клеток — телесных и зародышевых. Первые — смертны, вторые — бессмертны. Зародышевая плазма какого-нибудь вида, говорит Вейсман, никогда не создаётся вновь, она передаётся из поколения в поколение, не претерпевая никаких изменений.

Таким образом, с точки зрения этой теории, изменить существующее, творить новые органические формы невозможно, ибо наследственность постоянна и неизменна. Тем самым даже словесное признание развития сводится на нет, ибо наследственность по этой «теории», возникнув однажды каким-то чудесным путём, остаётся всегда неизменной. Иначе говоря, по-прежнему протаскивается религиозная идея творения.

То же утверждает Морган. Он немало болтает о развитии и изменении. Но весь смысл его «развития» заключён в следующих строках:

«Теория наследственности Менделя постулирует, что ген является постоянным».

Буржуазный физик-идеалист Э. Шредингер в своей написанной в 1944 г. книге «Что такое жизнь с точки зрения физики?» также подчёркивает неизменность, постоянство, как наиболее характерную черту организмов растений и животных:

«Простой факт, что мы говорим о наследственных особенностях, указывает, что мы признаём это постоянство почти абсолютным».

Такова истинная цена «признания развития» современными метафизиками. Развитие нередко «признаётся», о нём говорят, но оно понимается как развитие без изменения. без исчезновения старого и возникновения нового.

Не только данные науки, принёсшие неоспоримую победу принципу развития, заставляют метафизиков рядиться в одежды сторонников «развития». Эта маскировка вызывается реакционными целями борьбы против всепобеждающего революционного учения марксизма-ленинизма, против неукротимо прогрессирующего революционного движения угнетённых масс. В этой борьбе объединились прямые идеологи буржуазии, реакционные буржуазные учёные и предатели рабочего класса из числа различных лжесоциалистов.

Следует отметить, что реформизму и оппортунизму вообще принадлежит особая «честь» разработки и распространения метафизических взглядов на развитие.

Реформизм и оппортунизм в рабочем движении был прямой попыткой приспособить революционное учение пролетариата о развитии общества, о законах этого развития к интересам буржуазии, выхолостить из него его душу, превратить грозное оружие борьбы пролетариата против буржуазии в мирное средство «постепенного», «эволюционного» развития.

Товарищ Сталин вскрыл социальные корни этого факта. Указав на то, что между Марксом и Энгельсом, с одной стороны, и Лениным — с другой, лежит «целая полоса безраздельного господства оппортунизма II Интернационала», товарищ Сталин характеризует этот исторический период как время относительно мирного развития капитализма.

«Это был период сравнительно мирного развития капитализма, период, так сказать, довоенный, когда катастрофические противоречия империализма не успели ещё вскрыться с полной очевидностью, когда экономические стачки рабочих и профсоюзы развивались более или менее «нормально», когда избирательная борьба и парламентские фракции давали «головокружительные» успехи, когда легальные формы борьбы превозносились до небес и легальностью думали «убить» капитализм, — словом, когда партии II Интернационала обрастали жиром и не хотели думать серьёзно о революции, о диктатуре пролетариата, о революционном воспитании масс»[113].

Отсюда характерные черты политики реформистов и оппортунистов — филистерство, узколобие, политиканство, ренегатство, социал-шовинизм, социал-пацифизм. Эти черты были возведены в ранг целого мировоззрения, целой «философии развития» без изменения, «развития» на основе существующего капиталистического строя.

Перед марксистами встала задача разоблачить этих мнимых сторонников развития и показать коренное отличие диалектической концепции развития от всякого рода метафизических концепций. Решение этой задачи выпало на долю Ленина и Сталина.

Уже основоположникам марксизма пришлось вести борьбу против оппортунистов и реформистов, против мелкобуржуазных философов, выступавших со всякого рода плоскими идеями «развития». Но всё же главная их задача состояла в разрушении веками воздвигавшегося здания метафизического мировоззрения, отрицавшего развитие и изменение в природе и обществе.

В эпоху Ленина и Сталина главная задача заключалась уже не в том, чтобы вести борьбу против метафизики, прямо отрицавшей развитие, — эта метафизика была уже в основном разрушена, уничтожена, — а в том, чтобы разоблачать новейшие маскирующиеся фразами о «развитии» разновидности метафизики.

В ряде работ Ленин отмечает эту особенность новейших метафизических теорий. В своём конспекте гегелевских лекций по истории философии Ленин замечает: «С «принципом развития» в XX веке (да и в конце XIX века) «согласны все». — Да, но это поверхностное, непродуманное, случайное, филистерское «согласие» есть того рода согласие, которым душат и опошляют истину»[114].

Ленин показывает отличие между научной теорией развития и антинаучной «теорией развития», которая «душит и опошляет истину»: научная теория понимает развитие как смену старого новым, как отмирание старого и нарастание нового; антинаучные же теории боятся поднять руку на старое, отмирающее, узаконивая его вечное существование.

В статье «Карл Маркс» Ленин также подчёркивает эту мысль:

«В наше время идея развития, эволюции, — пишет Ленин, — вошла почти всецело в общественное сознание, но иными путями, не через философию Гегеля. Однако эта идея в той формулировке, которую дали Маркс и Энгельс, опираясь на Гегеля, гораздо более всестороння, гораздо богаче содержанием, чем ходячая идея эволюции»[115].

Об этом же Ленин говорит в своём знаменитом фрагменте «К вопросу о диалектике», в котором он даёт развёрнутое определение коренной противоположности двух концепций развития: метафизической и диалектической.

Товарищ Сталин в работе «Анархизм или социализм?» также противопоставляет «диалектически понятое развитие» метафизическим теориям развития. В борьбе против врагов марксизма — меньшевиков, троцкистов, бухаринцев и пр. — И. В. Сталин всесторонне разработал вопрос о том, как надо понимать развитие, движение с единственно научных позиций марксистской диалектики.

Обобщение Лениным и Сталиным новейших достижений естествознания в произведениях «Материализм и эмпириокритицизм», «Анархизм или социализм?», «О диалектическом и историческом материализме» и других даёт неоценимые руководящие идеи для правильного понимания развития в природе.

Эти идеи помогают советским учёным и передовым учёным в других странах преодолевать остатки метафизического взгляда на сложные вопросы современной науки и успешно вести борьбу против реакционных метафизических теорий. В физике — это борьба против метафизического понимания природы мельчайших частиц материи и законов их движения. В астрономии — это борьба против поповских теорий о начале и конце вселенной, о неизбежном прекращении движения во вселенной. В биологии — это борьба против вейсманизма-морганизма, против вирховианства с его метафизическим пониманием клетки я законов её развития и т. д.

Ещё острее идёт эта борьба в области общественных теорий. Здесь, как, впрочем, нередко и в области естествознания, реакционеры от науки в прямой форме отрицают развитие, отстаивают застой и движение вспять. Стремясь защитить гибнущий капиталистический строй от революционного натиска масс, идеологи современного империализма, а также прислужники империализма из лагеря правых социалистов проповедуют самые реакционные, антинародные теории, чтобы запугать массы и дезориентировать их в развернувшейся борьбе за мир, демократию и социализм. Учёные мракобесы по аналогии с пророчествами о неизбежной гибели вселенной распространяют насквозь лживую идею о том, что человечество якобы «исчерпало себя», что люди должны уступить место каким-то другим существам, что развитие общества зашло в непреодолимый тупик. Сочиняются теории о неизбежном движении вспять, о возврате к периоду «дикости» и т. д. и т. п.

Особенно благоприятную почву эти варварские «теории» находят в современной империалистической Америке. Некий «философ» из США Фримэн заявляет:

«Продвижение в физическом и умственном отношении, которое подняло человека от дочеловеческого к человеческому уровню и от примитивного варварства к цивилизации, не является таким, которое должно быть поддержано».

Подобная «философия» является господствующей в США — разница состоит лишь в том, что одни клоуны буржуазной науки выступают с открытым забралом, а другие прикрывают свою дикарскую наготу фиговым листком американской «демократии».

Марксистская диалектика своим учением о развитии развенчивает буржуазных шарлатанов от науки, даёт научное понимание развития, необходимое каждому исследователю природы и общественной жизни, вооружает коммунистические партии всех стран в их борьбе за революционное преобразование мира.

В чём же сущность диалектической теории развития?



Метафизика как концепция развития.

Первое значение метафизики – в буквальном переводе метафизика означает «после физики», это значение впервые возникло в первом веке нашей эры, для обозначения той части учения Аристотеля, в которой философ исследовал общее умозрительное постигаемое начало бытия и сознания. У самого Аристотель свое учение называется первой философией.

Начиная с античности, термин метафизика употреблялся как синоним философии.

Метафизика в первом значении есть синоним слова философия.

Второе значение сложилось позднее, в новое время, в связи с развитием научного знания, как метод исследования природы. Этот метод заключается в разложении природы на составляющие части и изучение каждой из них в отдельности.

Такой подход к исследованию природы имел свое историческое оправдание. Прежде чем рассматривать вещи в их взаимосвязи и изменении, нужно изучить вещи сами по себе.

Благодаря метафизике естествознание нового времени достигло значительных успехов.

И вместе с тем, метафизика стала рассматриваться как общая философская концепция, как универсальный метод познания. в результате этого сформировалась статическая картина мира, в котором бытие и его разные формы прибывают в неизменном состоянии.

Например, с позиции метафизики, пространство и время рассматриваются как самостоятельные субстанции, которые существуют отдельно друг от друга и отдельно от материи.

Развитие знание о мире и открытия в области естественных наук показали ограниченность метафизического взгляда на мир, в связи, с чем метафизика была подвергнута критике со стороны философов и ученых.

Во второй половине 19 века, классическая метафизика уступила место новой форме – неометафизике.

Неометафизика не отрицает развитие, но понимает его, но понимает его односторонне.

Например, как чисто количественное эволюционное изменение, которое не ведут к качественным изменениям, или например, как только качественное, скачкообразное, катастрофические изменения, которые не подготовлены эволюционными процессами. Или развитие представляется как движение по кругу, с возвратом в исходную точку.

Эти концепции развития давали другую картину мира. Отличную от картины мира основанной на классической метафизики. Однако абсолютизируя одну форму развития и игнорируя другие все метафизические концепции, страдают односторонностью, а значит не способностью объяснить многие явления мира.

Диалектическая как концепция развития.

Первое значение термина диалектика — в античной философии под диалектикой понимали — искусство спора, ведение беседы, в ходе которой сталкивались противоположные мнения и т.о. находилась истина. Именно так диалектику понимали элиаты.

В этом значении диалектика используется в средние века.

В этом значении диалектика предстает как теория аргументации и именно так она трактуется в современной западной философии.

Второе основное значение диалектики – учение о связи и развитии, о противоречиях и единстве противоположностей.

Диалектика во втором значении имеет свои корни в античности (Гераклит). Гераклит исследовал мир в изменчивости и текучести. Таких диалектиков принято называть «стихийными». Это первая историческая форма диалектики.

Диалектические идеи развивались впоследствии такими мыслителями как Николай Кузанский, Джордано Бруно, Дидро.

Наиболее важный вклад в развитие диалектики внесли представители немецкой классической философии.

Среди них нужно назвать Гегеля. Гегель разработал диалектику как универсальную теорию и всеобщий метод познания.

В системе Гегеля весь материальный и духовный мир предстает в виде процесса, то есть в постоянном изменении и развитии, в результате борьбы противоположностей.

В основе этого процесса Гегель положил духовное начало, которое он называет Мировым разумом, Абсолютной идеей. Т. О. Гегелевская диалектика является по сути идеалистической и она рассматривается как вторая историческая форма диалектики.

Третья историческая форма диалектики. Маркс и Энгельс.

Она называется материалистической диалектикой.

Материалистическая диалектика основывается на признании диалектики объективного мира.

То есть диалектика не задается ни чьим разумом – это сам мир существует и развивается по законам диалектики, а человеческое мышление способно эти законы воспринять, познать и отразить в своих идеях, учениях, теориях и только тогда появляется диалектическое мышление.

«Диалектика сводилась к науке об общих законах движения, как внешнего мира, так и человеческого мышления» – Энгельс.

В нашей стране материалистическая диалектика или, что тоже самое, диалектический материализм, являлись официальной государственной философией.

В философии существуют и другие варианты диалектики (экзистенциальная диалектика – Кьеркегор, Ясперс, негативная диалектика – Адорно, Маркузе, парадоксальная диалектика). Диалектические идеи в том или ином виде восприняты философами, а ее методологические принципы широко используются в других науках.

Диалектика – это и теория и метод.

Диалектика как теория является концепция, которая обосновывает динамическую картину мира, представляет мир как процесс, где все явления находятся во взаимосвязи, взаимообусловленности, изменении и развитии.

Диалектика как метод ориентирует человека в его познавательной деятельности, предлагает рассматривать мир в изменчивости и взаимосвязи, при этом использовать диалектические принципы и законы.

Принципами диалектики является принцип связи и принцип развития.

Основные законы диалектики: 1. Закон единства и борьбы противоположностей. 2. Закон перехода количественных изменений в качественные. 3. Закон «отрицание отрицания». Автор законов Гегель.

Заповеди исцеления. Метафизика перемен | Тайная доктрина

Продолжение.
Начало в №№9—16/2015

Коридор в новую реальность

Для того чтобы жить так, как каждый из нас хочет, важно точно знать, чего мы на самом деле хотим. С этим бывают большие проблемы. Но еще более важно знать, как управлять своим умом. Для этого нужны инструкции по руководству своей жизнью. Эти инструкции каждый создает себе сам и сам несет за них ответственность. Однако можно сократить поиски и время, просматривая уже готовые. Одну из своих методик я с удовольствием вам дарю.
Не секрет, что наше сознание легко отождествляется с тем, на что оно настроено. В основном настрои работают автоматически — по привычке или бессознательно.
Человек живет в той картине мира, которую собирает своей бессознательной природой. Если картина мира светлая, говорят о чистой душе, если человек путаный, обидчивый и агрессивный, говорят о дурной карме и темной душе.
Для того чтобы создать себе осознанную привычку жить в позитиве, требуется глубокая вера — убеждение, что мы этого заслуживаем. Проблема лишь в том, как уверовать, ведь ум привык во всем сомневаться и додумывать по степени своей готовности, даже там, где этого делать не требуется. Делать человек может лишь то, на что его закодировали родители и социум. Другими словами, как нас генетически собрали, так мы и видим, слышим, осознаем. Вынырнуть из-под гипноза «сборки» можно, только пересмотрев правильность своей картины мира и создав собственный, осознанный образ жизни.
Закодировать себя на позитивный взгляд на жизнь возможно лишь тогда, когда удается увидеть свою ущербность. Тогда потребуется придумать нечто новое — то, чего еще не было. Новое — это и то, что в моем бессознательном (компьютере) еще не нашло своего направления движения энергий.
Если бессознательное накопило энергию в виде болезней, повторов ситуаций, агрессии, потери смысла жизни, ей — энергии — необходимо найти иное, разумное, применение. Для этого важно отслеживать свои привычные мысли, действия и бездействия, которые укореняют нас в проблеме. Естественно, что мы себе не враги. Все наши действия исходят из привычек. Следовательно, потребуется на ущербные привычки создать исцеляющие привычки. Если это делать разово, то ничего разумного происходить не будет. Важно создать свою систему ценностей, которую следует постоянно практиковать и в ней укореняться. Подобную систему надо отстраивать гибко и разумно, чтобы не испортить себе жизнь благими намерениями.
Особенно разрушительны привычки во всем сомневаться, не верить в свою результативность, думать, что мы чего-то недостойны. Все это создает механизм самоограничения и привлечения из пространства (по Закону соответствия) негатива. Вирусы сознания включаются на разные ситуации автоматически — то есть мы их не осознаем. Если мы это понимаем, то стремимся обнаружить утечки энергий или то, на чем мы негативно бессознательно зафиксированы. Если нас гложет проблема, например, неосознанное чувство вины, а мы даже не отдаем себе в этом отчета, то просто страдаем.
Отследив повторы ситуаций, важно перенаправить весь этот объем энергии на то, чего мы уже по-настоящему желаем . На то, чтобы научиться любить и быть любимыми, а также на радость и удовольствие от жизни. Даже само осознание того, во что мы уже можем перенацеливать свои привычки, создает мощнейший импульс к развитию. Те же энергии, что шли в болезни и самоедство, направляются в здоровье и благополучие.
Например, я чисто ментально задаю задачу своему подсознанию и говорю: «Я направляю энергию болезней, страхов, неудач на свое исцеление, развитие, обретение радости, здоровья, целей и смыслов жизни». Даже простое проговаривание вслух этих фраз задает мощное движение к развитию. Чтобы эти фразы стали для нашего подсознания автоматическими исцеляющими командами к действию, их следует проговаривать не менее 21 раза за сеанс в течение 40 дней.

Идея самого себя

Вся наша жизнь есть великая школа мудрости, в которой мы учимся тому, чего еще не познали, тому, чего еще не умеем. Повторы не интересны. Наши желания формируются идеей заглянуть в себя и понять: кто же я такой есть, и есть ли вообще?
Вечные ученики, вечные учителя, вечные странники! Нам важен сам процесс обучения, а не его результат. Результат — это лишь временная передышка и очередная ступень обретения веры в себя. Это маленькая крупица меня, которую я отыскал, приложив немалые усилия и труд. Дальше должна стоять следующая цель, и даже цель всех целей — заглянуть за предел своих новых возможностей! А что или кто там? Я должен собрать себя по частям. Я должен ответить себе на вопрос: кто я такой? Иначе меня догонят депрессия, старость и опустошение. А это будет пострашнее любого заточения.
Желания будут топливом на нашем пути, а цели — устремлениями. И как важно найти точную, самую важную цель! Важно найти свое истинное предназначение, пока мы полны сил и здоровы. Мы всегда стремимся к тому, чего у нас нет. В большинстве случаев мы не думаем, зачем нам это надо, просто так устроена наша природа. Так создается движение к самому себе. Вначале — неосознанное, затем — сознательное. Великий смысл заключается в бесконечном развитии и совершенствовании — как целого, так и всех его частиц в лице каждого из нас.
В жизни каждого человека есть два основных периода развития: до пробуждения и после. До пробуждения человек живет по жесткой схеме социального программирования. Он скорее напоминает собой винтик в машине общечеловеческого сгорания. Здесь нет вопросов «Кто я?», «Откуда я пришел?», «Куда я иду?» Ответственность за эти вопросы перекладывается на все человечество. Как будто оно знает, куда и кому надо идти. На этом этапе человеком решаются насущные задачи биовыживательного и социополового контуров: посадить дерево, построить дом, родить ребенка… Попутно идет борьба за власть, богатство, самоутверждение. Для многих людей этого достаточно. Это правильно. Это нужно. Это предел развития сознания на данных этапах эволюции. Это путь среднестатистической души и догматической религиозности.
Второй период развития начинается, когда исчерпаны автоматические смыслы данного круга развития. Далее потребуется выпасть из общего потока движения, чтобы найти новые ориентиры и цели развития, без которых жизнь теряет смысл. Это потребуется сделать во избежание депрессии, алкоголизма, наркомании и тупого прозябания. Поиск начинается с вопроса: «А где же я?» При этом потребуется научиться брать на себя ответственность за свою жизнь, за свою самореализацию и развитие. Это путь пробуждения Духа. Он не ограничивается внешней религиозностью, а направлен на всестороннее раскрытие высших качеств сознания внутри себя.
По пути неосознанного развития нас ведет наше эго. Нам нужно наиграться во власть, богатство и славу и пройти огонь, воду и медные трубы. На этом все обычно спотыкаются, затем страдают и чаще всего успокаиваются. Редко кто заглядывает дальше.
Исчерпав смыслы этих этапов, важно найти новые смыслы и цели, иначе наступит застой и упадок. Новые смыслы для одного человека постепенно отражаются на других людях (эффект сотой обезьяны). Для создания новых смыслов потребуется и новое устремление. Здесь нужна внутренняя сила, чтобы побороть инерцию системы.
Для людей, устремленных к самопознанию, очень важны путешествия и паломнические поездки. Соприкасаясь с различными культурами, клише нашего сознания подвергается более быстрому преобразованию. В сознание входят новые представления и опыт. Угол зрения меняется и все преображается в новом свете.
Идея самого себя проста как мир. Если я отличен от самого себя, то я разрушаюсь, а значит — страдаю. Говорю одно, думаю другое, а делаю третье. Интересно, зачем я таким изуверским способом порчу себе жизнь? С другой стороны, идея меня создана всем организмом Космоса. Она существует по факту моего творения и существовала вечно. Весь Космос и все существа выступили в роли матери при сотворении меня. Без их согласия, осознанного или бессознательного, меня бы просто не существовало.
Тем не менее идея Петрова отличается от идеи Иванова и так далее. У каждого человека только свое предназначение, которое потребуется найти. Следовательно, чем ближе я к самому себе, тем устойчивее становлюсь и точнее следую своему пути. Свой путь определить умом невозможно. Его можно лишь слышать, ощущать и узнавать. Знание — это то, что сопровождается чувством узнавания, понимания, что ты это уже можешь применить в своей жизни.
Для того чтобы предвидеть свой путь, следует находиться в потоке духа времени. Те, кто выпадает из потока времени, теряют понимание того, куда идти, что и как делать. Важно все время не терять себя и уметь гармонизировать свое внутреннее и внешнее пространство. Выпав из потока, мы раздражаем дух (сознание) окружающего пространства и все становится поперек нашей дороги.
Движение к самому себе невозможно без сложения сил воедино. Сверхусилие — это идеальная практика для создания самого себя и своего будущего. Сверхусилие как практику осознанности часто требуется совершать без особой на то необходимости (для привычного ритма жизни). Это то, что будет создавать предпосылку выскочить за пределы ограничения своего бытового сознания.

Знать, уметь, молчать

Каждый человек стремится утвердиться в своей картине мира, забывая, что внешний мир отражает лишь нас самих. Не единожды у меня возникали разногласия с учениками или просто «идейными» людьми, которые вместо работы над собой рьяно работали надо мной. Естественно, по своему образу и подобию. Проблема стара как мир.
Я расцениваю это противостояние как бесконечную заботу моего Высшего Я, которое следит за моим надлежащим развитием.
Если ученику говорить о своих духовных состояниях, он все равно не поверит. В его мире этого нет. Если ему говорить о любви и радости, он будет соглашаться, но критерием оценки будет служить лишь его опыт восприятия. Все дело в волнах и ритмах. Вокруг нас масса разумных миров и существ, которые о нас знают, а мы о них — нет. Даже догадываясь об их существовании, мы не можем наладить с ними контакт без их на то желания. Они просто опережают нас в восприятии. Человек, сознание которого функционирует с более высокой частотой вибраций или в более высоком ритме, чем у остальных людей, вызывает или восторг, или опасение. Слишком он непонятен, а значит, непредсказуем.
Как-то одна хрупкая, но волевая барышня долго с самоотверженностью камикадзе загоняла меня в коридор своего видения и понимания, каким должен быть духовный учитель. Шансов на выживание у меня не оставалось никаких, так как мой «спаситель» думал о чистоте моей души. Слабый интеллект и сильная воля рано или поздно приводят к войне и фанатизму.
К сожалению, так многие люди решают свои странные проблемы — пробуют реабилитировать себя в своих глазах и таким образом выскочить из детских психотравм. Те, у кого нет права на свою территорию жизни, совершенно бесцеремонны к чужой. Поэтому борьба за «светлую идею» ведется самыми «белыми» методами. От шантажа и подкупа до полной победы над здравым смыслом. Цель достигается любыми средствами. Барышня вытоптала все, что могла, в том числе и пространство своей жизни. На этом она не успокоилась и нашла еще нескольких «учителей», участь которых оказалась еще более плачевной. Потрепанная, больная, но не сдающаяся, она вновь в поиске идеала. Собственно, это главная духовная и мирская болезнь всех времен и народов. Защитить любой ценой свою недоразвитость. С этой болезнью нашего эго рано или поздно сталкивается каждый человек.
Всего один недолюбленный в детстве ребенок — и столько вокруг яда и борьбы. С подобными «агнцами веры» желательно не пересекаться. Конечно, без сепарации с отцом сюжет для этой барышни будет повторяться и повторяться. Борется даже не эта женщина, а ее внутренняя женская система, состоящая из десятков женщин ее рода. Борется бескомпромиссно за любовь дедушек, прадедушек и даже пра-пра… Чем больше борется, тем меньше шансов быть любимой. Вместо любви есть право на разруху. Система всегда сильнее одного человека, тем более если он не способен осознать истинную причину.
Жизнь человека определяет родовое сознание и личная карма. Воспитание играет здесь второстепенную роль. Генетическая память и память прошлых воплощений решают, сколько нам жить и с кем, чем болеть, что делать, как воспринимать себя и мир. Матрицы притягивают к себе противоположные по знаку матрицы. В парных отношениях разыгрываются родовые битвы местного масштаба, в результате которых возникают скрытые болезни и всевозможные ограничения — такие, как вырождение рода, генетические болезни, повторы судеб, бесплодие и так далее.
Не преодолев эту ступеньку роста, идти дальше по духовному пути невозможно. Я пишу об этом лишь с целью более разумного понимания того, что на самом деле движет «борцами за идею». Соблазн переделать другого человека под свое мировоззрение кроется в желании укрепиться в своей картине мира. Вначале идет идеализация человека, затем демонизация, а потом наступает «священная война».
Не менее опасны люди с фанатичным блеском в глазах и Библией в руках. Они по каждому поводу и даже без повода зачитывают и цитируют… Прямо как дети малые. Сами на игле и еще других тащат — тех, у кого нет веры в себя и свою жизнь. А все зачем? Нет прав на свою жизнь, так еще и других надо при помощи Библии запугать. Идея замечательная: спасать! Вот только спасите нас от спасателей!
Есть худший вариант, когда духовный лидер искренне ведет людей, сам не понимая, куда и зачем. На его стороне может оказаться достаточно паствы, которая будет отброшена в развитии на годы назад. Один мой бывший знакомый настолько убежденно рассказывает о своих «духовных» подвигах и победх над «злом», что люди ведутся. Им так хочется веры в чудо, что здравый смысл уступает место слепой вере. Подсадил он на себя и перепортил массу народа. Вместо того чтобы работать над собой, люди впадают в иллюзию, что «дядя» все за них сделает. И «дядя» делает, но больше то, о чем его не просили, — «улучшает» мир. Что может быть хуже «благородного спасателя», который отвлекает людей от совершенствования себя?

Благими намерениями устлана дорога в ад

Не менее опасны люди, которые грезят или бредят. Среди них много добрых и безобидных, но и полно агрессивных. Общаются они исключительно с архангелами Михаилами, Девами Мариями и Иисусом Христом. Не больше и не меньше. Агрессивные при этом еще и требуют, чтобы их выслушивали и пророчества исполняли, даже если они и абсурдны. Контакты между мирами, бесспорно, существуют, и Высший мир стремится к разумной помощи, но где взять столько архангелов Михаилов? Да и у архангелов терпение не железное, чтобы вещать через ущербных людей.
У мудрых людей нет фанатизма, их ум гибок и широк. Глупые люди фанатичны и псевдоидейны, их мир ограничен страхами и напряжениями. Вся их идея заключается в доказательстве того, что они «хорошие» и что именно их мир правильный. Таким людям бесполезно заниматься самопознанием или рассуждать об истине. Им прежде всего требуется научиться жить в социуме и не уходить от решения насущных проблем. Бегство в духовность не даст возможности повзрослеть. Неустойчивым людям социальные связи позволяют не опуститься ниже своего уровня развития. Социум обязывает соответствовать. Социум — это система уравновешивания и проверок.
Выпасть из социума — значит научиться им разумно пользоваться, при этом оставаясь самодостаточным. Выпасть из социума — значит полагаться не на мнение «авторитетных источников», а на внутреннее знание. Я отражаю лишь свой образ во Вселенной.
Самый главный признак варварства — нежелание думать о важнейших делах и готовиться к ним. Допустим, не думать и не готовиться к своей смерти. Смерть должна зачесть все уроки моей жизни, и я просто обязан знать и осознанно использовать все ее стадии протекания. Я должен практиковать техники умирания, чтобы при ее помощи совершить бросок сознания за пределы всех своих омрачений. Важно, чтобы смерть не застала меня врасплох. Проблема современного общества в том, что личность направлена на саморазвитие и реализацию в социуме, тогда как важно следовать за своим Духом.
Когда я уже взрослый — не на кого опираться. Спрос с меня за все, что я создаю и планирую. Это моя практика! Когда я не опираюсь на других, только тогда я могу идти своей дорогой. Своей дорогой идут единицы, все остальные больны и нуждаются в помощи — слишком от многого надо отказаться. Люди думают, что дети нуждаются в них или что они заботятся о детях. Это иллюзия и путы. Просто мы им предлагаем свои услуги из боязни стать невостребованными. Своеобразный торг. У каждого взрослого должна быть неприкосновенная территория своей жизни.
Проколы с учениками были и будут. Важно лишь видеть в них истинных людей, а помраченность ума рано или поздно проходит. Жизнь не стоит на месте. Я решил написать письмо той женщине, которая страдает от неспособности принять, понять и простить себя за все. Я написал для нее письмо-благословение с позиции ее будущих заслуг. Я написал это для того, чтобы пути ее были во всех направлениях открыты.
Ты обретаешь все большую свободу над своим умом и уже не перекладываешь ответственность за себя на других людей. Ты своим примером показываешь, что зависимость от чего-то или кого-то ограничивает людей и делает их слабыми. Только сильные люди способны верить, любить и прощать. Слабые этого делать не могут. Только сильные люди могут признаваться в своих ошибках; и только наисильнейшие стремятся свои ошибки исправить. Не совершать насилие над другими людьми, а прощать и любить. Ты выбрала путь добровольного служения любви и жизни. Это счастье прощения себя за все. Победа над эгоизмом стирает все ярлыки. Истина не пачкает никого. Ты просто любишь! И главное — берешь ответственность за все на себя. Не перекладываешь на других. Это мудрость взросления и годы работы над собой. Отмолила свои несовершенства — и вокруг стало легко и светло!
Почему вокруг тебя люди? Да потому, что рядом с тобой тепло и уютно. Люди идут на свет. Это тепло и уют льются изнутри — свыше — через тебя — посредством тебя. Духовная любовь — это полный праздник. Светло и уютно в духовном мире, и он к страданиям никакого отношения не имеет. Ты поняла, что люди не обязаны прогибаться под твои ожидания. Они должны быть свободны от ожиданий, фантазий и несовершенств других людей. Поэтому ты имеешь все права сеять вечное и доброе! Поэтому ты возвысила своего учителя. У тебя хватило ума вникнуть, о чем он говорит и что это тебе принесет в будущем. На все дается ограниченное время и свои шансы. Твое счастье не ослепляет мозг, не несет жажды мести и войны. Ты укротила свой ум. Я благодарю тебя за это и восторгаюсь духовным подвигом преодоления своих несовершенств!
Роман Доля,
руководитель Центра
самопознания «Дух времени»
г. Харьков
e-mail: [email protected]
(Окончание следует)

МЕТАФИЗИКА — это… Что такое МЕТАФИЗИКА?

метафизика — метафизика …   Орфографический словарь-справочник

МЕТАФИЗИКА — (от греч. metaphysic то, что после физики) наука о сверхчувственных принципах и началах бытия. В истории философии под М. чаще всего понимается подлинная философия. Термин «М.» впервые введен Андроником Родосским, систематизатором работ… …   Философская энциклопедия

«МЕТАФИЗИКА» —         (греч. ?? ?? , лат. Metaphysica), под таким названием («То, что идёт после физики» в широком смысле как всего комплекса естеств. науч. соч. Аристотеля) Андроник Родосский объединил в 1 в. до н. э. различные лекции и заметки Аристотеля по… …   Философская энциклопедия

МЕТАФИЗИКА — (греч., от metata physika вещи в неестественных, физических). Учение о понятиях отвлеченных, которая не могут быть подвергнуты непосредственному опытному исследованию. Словарь иностранных слов, вошедших в состав русского языка. Чудинов А.Н., 1910 …   Словарь иностранных слов русского языка

метафизика — и, ж. métaphysique f., Metaphysik <, ср. лат. metaphysica. 1. Раздел философии, содержащий учение о выходящих за пределы опыта неизвестных началах мира (по Аристотелю). Сл. 18. Метафисика или Преестественница дает нам знание сущаго в обществе …   Исторический словарь галлицизмов русского языка

Метафизика — (гр. meta ta physika после физики физикадан кейін ) бұл терминнің жаңа (соңғы) және ескі (бұрынғы ) мағыналары бар: 1) қазіргі жаңа заманда шындық дүниедегі өзгеріс, дамуды, құбылыстар арасындағы өзара байланысты теріске шығаратын, диалектикалық… …   Философиялық терминдердің сөздігі

Метафизика —  Метафизика  ♦ Metaphysique    Часть философии, посвященная изучению самых основополагающих, первостепенных, решающих вопросов. Проблемы бытия и Бога, души и смерти суть метафизические проблемы.    Происхождение слова «метафизика» довольно… …   Философский словарь Спонвиля

МЕТАФИЗИКА — (от греческого meta ta physika после физики), философское учение о сверхчувственных (недоступных опыту) принципах бытия. термин восходит к названию, данному Андроником Родосским (1 в. до нашей эры) сочинению Аристотеля об умопостигаемых началах… …   Современная энциклопедия

МЕТАФИЗИКА — (от греч. meta ta physika после физики) 1) философское учение о сверхчувственных (недоступных опыту) принципах бытия. термин восходит к названию, данному Андроником Родосским (1 в. до н. э.) сочинению Аристотеля об умопостигаемых началах бытия. В …   Большой Энциклопедический словарь

МЕТАФИЗИКА — (от греч. meta ta physika после физики) 1) философское учение о сверхчувственных (недоступных опыту) принципах бытия. термин восходит к названию, данному Андроником Родосским (1 в. до н. э.) сочинению Аристотеля об умопостигаемых началах бытия. В …   Большой Энциклопедический словарь

МЕТАФИЗИКА — МЕТАФИЗИКА, метафизики, мн. нет, жен. (от греч. meta ta physika, букв. после физики) (книжн.). 1. Мировоззрение и метод, противоположные диалектике, идеалистическое учение об абсолютных неизменных сущностях бытия и принципах познания. «Для… …   Толковый словарь Ушакова

Метафизика — это… Что такое Метафизика?

Метафи́зика (др.-греч. τὰ μετὰ τὰ φυσικά — «то, что после физики»^[1]) — раздел философии, занимающийся исследованиями первоначальной природы реальности, мира и бытия как такового.

Этимология

Первоначально слово «Метафизика» использовалось как обозначение сборника 14 книг Аристотеля с рассуждениями о первых причинах («первых родах сущего»), оставшихся после него в необработанном виде, которые в издании философских работ, подготовленном Андроником Родосским, были расположены после (μετά τά) Аристотелевой «Физики» (φυσικά), отчего и получили своё название.

Николай Дамасский, перипатетик I в. н. э., цитирует их под этим названием. Понятое в переносном смысле, как обозначающее само содержание «первой философии» («первофилософии») по Аристотелю, название Метафизика указывает на изучение того, что лежит за пределами физических явлений, в основании их. Этот смысл термина и остался в общем сознании.

Впервые этот термин был употреблен неоплатоником Симплицием в V веке, а в средние века получил широкое распространение, став синонимом философии, рассматриваемой как учение о началах всего сущего, считавшихся неизменными, духов­ными и недоступными чувственному опыту началами.

Этимологическое значение метафизики в ходе истории значительно менялось. В связи с этим, можно различать:

1. Античную (древнюю) метафизику
2. Классическую (эпоха Нового времени) метафизику
3. Современную метафизику

О содержании метафизики говорить всегда затруднительно, потому что термин, проживший более 2.5 тысяч лет, оброс многими значениями и невозможно принять какое-то одно из них в качестве основного^{[источник не указан 236 дней]}, и, опираясь на него, описать «предмет метафизики». Разумнее указать на те вопросы, которые всегда выражали содержание метафизики.

Метафизические вопросы

1. Что есть причина причин? Каковы истоки истоков? Каковы начала начал?
2. Что есть «непосредственное», «наличное»? Где — буквально или понятийно-топологически — эти начала располагаются? Отчего они не усматриваются «просто», что мешает и мешает ли им что-то быть видимыми «непосредственно», без дополнительных «операций»?
3. Каковы требования к «операциям», исполнение которых могло бы гарантировать получение достоверных ответов на эти вопросы? Кто или что вообще ставит эти вопросы (почему эти вопросы вообще существуют)?

Примеры определений и описаний метафизики

Иммануил Кант, предисловие к первому изданию Критики чистого разума

На долю человеческого разума в одном из видов его познания выпала странная судьба: его осаждают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они навязаны ему его собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, так как они превосходят все его возможности. В такое затруднение разум попадает не по своей вине. Он начинает с основоположений, применение которых в опыте неизбежно и в то же время в достаточной мере подтверждается опытом. Опираясь на них, он поднимается (в соответствии со своей природой) все выше, к условиям все более отдалённым. Но так как он замечает, что на этом этапе его дело должно всегда оставаться незавершённым, потому что вопросы никогда не прекращаются, то он вынужден прибегнуть к основоположениям, которые выходят за пределы всякого возможного опыта и тем не менее кажутся столь несомненными, что даже обыденный человеческий разум соглашается с ними. Однако вследствие этого разум погружается во мрак и впадает в противоречия, которые, правда, могут привести его к заключению, что где-то в основе лежат скрытые ошибки, но обнаружить их он не в состоянии, так как основоположения, которыми он пользуется, выходят за пределы всякого опыта и в силу этого не признают уже критериев опыта. Поле битвы этих бесконечных споров называется метафизикой.

Гегель, введение к Науке логики (о невозможности давать внеположное определение логике и об исторической замене метафизики — «логикой»)

Ни в какой другой науке не чувствуется столь сильно потребность начинать с самого смысла дела, без предварительных размышлений, как в науке логики. В каждой другой науке рассматриваемый ею предмет и научный метод различаются между собой; равным образом и содержание этих наук не начинает абсолютно с самого начала, а зависит от других понятий и связано с окружающим его иным материалом […]. Логика же, напротив, не может брать в качестве предпосылки ни одной из этих форм рефлексии или правил и законов мышления, ибо сами они составляют часть её содержания и сначала должны получить своё собственное обоснование внутри нее. […] Она поэтому не может заранее сказать, что она такое, только всё её изложение порождает это знание о ней самой как её итог (Letztes) и завершение. […] Объективная логика, таким образом, занимает скорее место прежней метафизики, каковая была высившимся над миром научным зданием, которое должно было быть воздвигнуто только мыслями. — Если примем во внимание последнюю форму (Gestalt) развития этой науки, то мы должны сказать, во-первых, что объективная логика занимает место онтологии — той части указанной метафизики, которая должна была исследовать природу ens [сущего] вообще […]. — Но тогда объективная логика постольку охватывает и остальные части метафизики, поскольку метафизика стремилась постигнуть чистыми формами мысли особенные субстраты, заимствованные ею первоначально из [области] представления, — душу, мир, Бога […]. Логика рассматривает эти формы свободно от указанных субстратов, субъектов представления, рассматривает их природу и ценность в себе и для себя самих.

Фридрих Ницше, Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей (следует иметь в виду, что эта работа подготавливалась к печати не самим Ницше, но уже привычно рассматривается в корпусе его классических текстов)

Если принять те два положения, что путем становления ничего не достигается и что под всем становлением нет такого великого единства, в котором индивид мог бы окончательно потонуть, как в стихии высшей ценности, то единственным исходом остается возможность осудить весь этот мир становления как марево и измыслить в качестве истинного мира новый мир, потусторонний нашему. Но как только человек распознает, что этот новый мир создан им только из психологических потребностей и что он на это не имел решительно никакого права, возникает последняя форма нигилизма, заключающая в себе неверие в метафизический мир, запрещающая себе веру в истинный мир. С этой точки зрения реальность становления признается единственной реальностью и воспрещаются всякого рода окольные пути к скрытым мирам и ложным божествам, но, с другой стороны, этот мир, отрицать который уже более не хотят, становится невыносимым… — Что же в сущности произошло? Сознание отсутствия всякой ценности было достигнуто, когда стало ясным, что ни понятием «цели», ни понятием «единства», ни понятием «истины» не может быть истолкован общий характер бытия. Ничего этим не достигается и не приобретается; недостает всеобъемлющего единства во множестве совершающегося: характер бытия не «истинен», — а ложен… в конце концов нет более основания убеждать себя в бытии истинного мира… Коротко говоря: категории «цели», «единства», «бытия», посредством которых мы сообщили миру ценность, снова изъемлются нами — и мир кажется обесцененным…^{[источник не указан 236 дней]}

История метафизики

Метафизика сохраняет статус одного из центральных значений (понятий, категорий, способов мышления) философии на всём протяжении истории со времен античности до наших дней. Для многих философов она является синонимом философии в целом.

В отношении Аристотелевской философии можно связывать метафизику с бытием Ума (аристотелевский Нус). В отношении Платоновской философии можно сказать, например, что метафизика «связана» с миром идей (Платоновскими идеями).

Непрерывность связи понятий между античностью и современностью ощутима в сегодняшнем обиходном словоупотреблении «метафизического» как синонима «идеального», «сверхчувственного», лежащего за пределами явленного.

Несмотря на то, что это родство понятия в обиходном словоупотреблении оправдано, но оно же и обманчиво. Так, например, «идеальное» античности — это вовсе не то «идеальное», которое присутствует у Карла Маркса или у платоников XX века.

Общим в таком словоупотреблении подразумевается то, что не «видится глазом», не усматривается непосредственно и «просто»; то, что требует каких-то особых операций (магических или метафорических — восхождения, нисхождения, возвращения, интеллектуальных — абстрагирования, редукции, и так далее) для достижения истока (начал, причин).

Содержание понятия «метафизика» и отношения к ней менялось неоднократно:

Аристотель во всей своей «Метафизике» ни разу не употребляет слово «метафизика», (если не считать названия книги, не им самим данного), а в самом тексте непосредственно обсуждает, описывает и анализирует проблемы «начал». Естественно, что Аристотель так поступает не только потому, что таков был круг его собеседников, которым не нужно было давать определений, но потому, что характер объяснений у Аристотеля принципиально отличается от того, к чему «привыкло» Новое время.

Фома Аквинский и другие средневековые европейские философы обращаются с метафизикой, как с чем-то законченным, созревшим, имеющим фиксированное, раз и навсегда заданное значение (заданное Аристотелем, в частности), и нуждающимся только в должном разъяснении, аргументации и последовательном применении.

Декарт применяет принцип эпохе в отношении всех фундаментальных (и поэтому — метафизических) утверждений, исключая из рассмотрения любые основания, которые могут быть подвергнуты сомнению. Декарт приходит, таким образом, к единственному бесспорному утверждению — «я сомневаюсь, значит мыслю, следовательно существую» (невозможно подвергнуть сомнению сам факт сомнения).

С конца XVIII века, с эпохи просвещения, метафизика начинает систематически рассматриваться не только как осмысленная совокупность высказываний о мире, бытии и сущем, которые могут быть истинны или ложны (как было у Аристотеля), но как особый способ понимания вообще — способ, который ориентируется в том числе на уже существующие высказывания и понимания. То есть уже существующие «до» XVIII века высказывания и понимания «вошли» в наличный мир, оказались под тем же знаком вопроса, что и существование «простого стула».

Иммануил Кант критикует утверждения об «опытном» происхождении знания. Кант различал априорное, доопытное и апостериорное, послеопытное знание. Априорными формами восприятия (ибо ведь даже в чистом восприятии мы получаем знание) он называл пространство и время, априорными объявлял также категории рассудка и схематизм их функционирования.

Гегель в XIX веке вынужден специально обсуждать само понятие «начало». Он начинает свою книгу «Науки логики» с заявления о том, что никаких определений начала перед самим началом логики (объективной метафизики) быть не может, и ситуация с «началами» обстоит не так, как в началах, скажем, математики.

Метафизика во второй половине XIX века

Идеи, высказанные Кантом, развивали многочисленные позитивисты. В отличие от Канта, они полагали, что в своей метафизике вообще не оставляют места метафизическому, трансцендентальному, внеположному фактической наличности, но только «опыт», факт.

Критики позитивистов (в частности, материалисты) указывали на то, что ни один позитивист не способен обойтись без обобщающих категорий и понятий, которым нет никакого соответствия в наличном мире фактов. Поздняя критика с позиций марксизма позитивистов конца XIX века (В. И. Ленин «Материализм и эмпириокритицизм») связывала философскую деятельность позитивистов с наследием И.Канта, с кантианской «вещью в себе». В контексте марксистских работ слово «метафизика» употреблялось как синоним обмана, лжи и реакционной идеологии классов-эксплуататоров. В целом, ни позитивисты, ни материалисты не оставили работ, вошедших в общепризнанную классику метафизики. Так случилось потому, что они полагали, будто в их ориентации на факты, науку, покорение «природы» и «социальных сил» метафизика отсутствует.

Во второй половине XIX века Фридрих Ницше посвятил всю свою жизнь и философскую работу борьбе с метафизикой (Философия жизни). Вся «старая» метафизика укрывает от мысли фундаментальное потрясение, исчезновение начал, ликвидацию основ, господство чистого становления, торжество Ничто («Бог умер»).

Драматический и знаменательный смысл борьбы Ницше можно обозначить как творческое, трагическое придание ценности миру на фоне признания всепроникающего и неустранимого нигилизма. Нигилизм невозможно «критиковать», поскольку не наблюдается ни одной позиции, которая была бы внеположна самому нигилизму. Само историческое возникновение критической философской позиции в античности (Сократ) расценивалось Фридрихом Ницше как метафизическое падение.

Метафизика в XX—XXI веках (Новейшее время)

В целом, XX век характеризуется жесточайшей рефлексией языка, в том числе языка, на котором пишутся словарные статьи.

В XX веке декартовский принцип Эпохе был воспроизведен Эдмундом Гуссерлем в феноменологии.Эдмунд Гуссерль провозглашает лозунг «Назад, к вещам», и прибегает к крайней скрупулёзности в создании новых, «адекватных» терминов для описания своего пути «назад» к вещам, «какими они есть».

Мартин Хайдеггер в XX веке расценивал творчество Фридриха Ницше как вершину западной метафизики, исчерпывающую все возможные метафизические мыслительные ходы и конструкции. Хайдеггер воспринял ницшевскую проблематику нигилизма, «Ничто», и разрабатывал эту проблематику в связи с существованием науки, техники, безусловно соотнося само существование техники и её «прогресс» с нигилизмом.

Ницшевское восприятие всеобщности нигилизма и отсутствия «позиции», внеположной нигилизму, Хайдеггер переосмыслил как проблему бытия языка. Действительно, любая «позиция» является таковой только в силу своей выраженности в языке, и, следовательно, отсутствие «что?» влечет за собой поиски «как?». Метафизика по Хайдеггеру — это ответ на вопрос «что она есть?».

Мартин Хайдеггер полагал метафизику неизбежным спутником любой речевой деятельности. (В частности, известную «волю к власти» Фридриха Ницше он характеризовал как «замену» одного сорта метафизики собственно метафизикой «воли к власти».)

Представители аналитической философии в XX веке, в частности, Людвиг Витгенштейн, рассматривали метафизику как языковую игру, значения слов в которой неопределены и определены быть не могут. И это означает, что метафизические вопросы представляют из себя не вопросы без ответов, а попросту языковую путаницу, ответ на которую не имеет смысла. Ясность мира дана целиком и полностью, но она невыразима в слове и недоступна вопрошанию (мистицизм).

Постмодернисты XX века, наследуя Ницше и Хайдеггеру, объявляют войну метафизике в целом, полагая, что за проклятыми вопросами о первоначалах стоит первоначальное и метафизическое понятие целостного субъекта, который хочет «что-то понять» («метафизика присутствия»).

«На самом деле» нет ничего, кроме текстов, нет никакого «на самом деле» (снимается проблема истинности) и понимать тексты просто некому, поскольку в принципе отсутствует внеположная текстам инстанция, как понимающий целостный субъект. «Целостный субъект», «я» — не более и не менее, чем текст в ряду других текстов (или сам представляет из себя этот ряд).

Деконструктивисты фактически переносят декартовское эпохе на уровень фразы, слова, буквы. Текстом является «всё». При этом, в духе Гегеля, это «всё» является тождественным «ничто».

Вопросы преодоления метафизики рассматриваются такими современными философами как Юрген Хабермас и Карл-Отто Апель.

См. также

Примечания

1. ↑ Александрийский философ-перипатетик Андроник Родосский (I век до н. э.) в изданном им собрании сочинений Аристотеля озаглавил «τὰ μετὰ τὰ φυσικά» (буквально — «то, что после физики») группу текстов, которые он поместил после трактатов по физике.

Классическая литература и литература Нового времени

Первоисточники новейшего времени

Литература

• Бальтазар Н., Дебольский Н. Г., Яковенко Б. В. Метафизика на рубеже эпох: Лёвенская школа. Томас Хилл Грин. Джосайя Ройс — М.: Издательство ЛКИ, 2007. — 144 с. (Изд. 2-е.) — ISBN 978-5-382-00375-7
• Киссель М. А. Метафизика в век науки: опыт Р.Дж. Коллингвуда. — СПб., 2002. — 304 с. — ISBN 5-210-01576-9
• Корет Э. ОСНОВЫ МЕТАФИЗИКИ / Перевод В. Терлецкого. — Киев: «Тандем», 1998
• Метафизика // Бохенский Ю. М. СОВРЕМЕННАЯ ЕВРОПЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ