Собинный друг. Правда варварской Руси

Собинный друг

Иностранцы описывали Никона как красивого, представительного и в значительной мере «светского» человека. Отмечали, что он «живет хорошо и охотно шутит» (Олеарий). Когда, например, недавно перекрещенная красавица, бывшая лютеранка, подошла принять благословение, он расплылся в улыбке: «Прекрасная девица, я не знаю, должен ли я сначала поцеловать тебя или сначала благословить». Но таким он бывал только с любимцами и зарубежными дипломатами, когда хотел произвести на них соответствующее впечатление. А очень многим из-за его чрезвычайного самомнения и привычки рубить сплеча было не до шуток. Когда патриарх вернулся в Москву, выявилась серьезная проблема. Во время эпидемии заболевшие часто отдавали имущество церкви. А если смерть входила в дом, люди, уже не надеясь остаться в живых, постригались в монахи, а то и принимали схиму. Но неожиданно для себя выжили. Мужья и жены, принявшие постриг, желали теперь восстановить семьи.

А у умерших остались наследники, оспаривали пожертвования. Никон же был неумолим. Раз отдано церкви — все! И если постриглись — извольте в монастырь. Это стало причиной еще одного бунта, в защиту разлучаемых супругов поднялась вся Москва. Народ кричал: «Кого Бог вязал, того и схима не развяжет!» Нет, патриарх не уступил. И представителям знатных семей пришлось покориться. Ну а большинство простолюдинов, попавших в такой переплет, предпочитали сохранить семью и вместе с ней ударялись в бега.

Все больше входя во вкус власти, Никон повел кампанию по «исправлению нравов» — огласил категорические запреты на пьянство, азартные игры, разврат, сквернословие. От каждого прихожанина требовалось ежедневно быть в церкви не менее 4 часов. По городам стали рыскать люди патриарха, донося о замеченных прегрешениях и хватая нарушителей для наказания. Особенно досталось служителям церкви. Если попадался пьяный священник, его сажали в тюрьму. Настоятелей монастырей, уличенных в тех или иных проступках, заковывали в кандалы и колодки, ссылали в сибирские обители.

Последовал и новый виток церковной реформы. Никон созвал освященный собор и поставил на нем вопросы довольно хитро. Не конкретно о перстосложении и прочих расхождениях в греческом и русском богослужении, а в самом общем виде. О необходимости исправления книг и обрядов «по старым» и греческим оригиналам. При такой формулировке собор дал положительный ответ — да, мол, книги и обряды нужно править «по старым славянским и греческим» образцам. При этом коломенский епископ Павел отдельно поднял вопрос о земных поклонах и высказал мнение, противоположное никоновскому, но патриарх тут же, прямо с собора, отправил его в заточение.

А сам, получив соборное согласие, рьяно взялся за правку литературы. Но не «по старым славянским и греческим» образцам, а по новогреческим, изданным в Венеции. Впрочем, реформаторство его было неоднозначным и кидалось из одной крайности в другую. Так, когда в Москве появились пленные православные белорусы, он потребовал их перекрещивать, сочтя их веру «испорченной».

Царь в деятельность «собинного друга» не вмешивался, все еще безусловно доверяя ему. Да и не до того было. Зимней передышки, на которую рассчитывали русские, не получилось. Потому что посполитое рушенье, созванное Яном Казимиром в мае, как раз к зиме только раскачалось и собралось. На украинских границах сосредоточилась армия в 60 тыс. под командованием Потоцкого. В Белоруссии неприятельские силы составили 45 тыс. И было решено воспользоваться отводом русских частей для контрудара.

7 января 1655 г. 12 тыс. бойцов Радзивилла вышли к Новому Быхову и осадили его. Полки Лукомского и Лисовского двинулись на Витебск. Алексей Михайлович срочно приказал своему любимцу Юрию Долгорукову созывать распущенных на зиму людей и вести в Белоруссию. А Радзивилл постоял у Быхова 2 недели, но атаковать не стал. Город держали казаки Золотаренко, поляки знали, что они будут драться до последнего, снялись и пошли на Могилев. В нем располагались гарнизон Воейкова и полк местной шляхты, присягнувшей царю, под командованием Поклонского.

Части Радзивилла окружили город 2 февраля. Но русскому командованию удалось провести к Воейкову подкрепления — 2 стрелецких приказа, 3 полка солдат и 400 дворян. И гарнизон оказал ожесточенное сопротивление. Наши ратники 3 дня бились на вылазках, захватили часть неприятельского обоза. А потом изменил Поклонский со своим полком. В ночь на 6 февраля открыл ворота и впустил врага вовнутрь большого вала, опоясывавшего город. Но русские в яростной рукопашной отстояли внутренний вал и острог, где и засели. Их поддержали и горожане. В отличие от шляхты, они вполне оценили доброжелательность Алексея Михайловича и предпочли новую власть прежней. Ночью 18 февраля последовал второй штурм. Его тоже отразили совместными усилиями русских и белорусов.

Подобное отношение православного населения проявлялось не только в Могилеве. Королю сплошь и рядом доносили, что «мужики бунтуются, панов своих не слушают и говорят, что вместе заодно с Москвой». И не случайно во время контрнаступления на православных обрушились суровые репрессии.

Отряды Лукомского и Лисовского разоряли Полоцкий и Дисненский уезды, наши воеводы доновили, что они «крестьян мучают и жгут и в полон емлют». Потом эти полки двинулись к Витебску и 19 февраля обложили его с трех сторон. Шереметев выслал из Великих Лук подмогу под командованием сына Матвея, полк поспешил на выручку форсированным маршем, неожиданно налетел на осаждающих и разгромил их. Матвею достались обоз, знамена, вот только пленных взяли мало. «А то всех рубили с сердца» — русские видели, что натворили вокруг каратели.

В такой обстановке Алексей Михайлович не счел возможным надолго задерживаться в Москве. В феврале торжественно въехал в столицу, отпраздновал с москвичами взятие Смоленска, а через месяц, оставив гражданские дела Никону, снова уехал к армии. Положение оставалось напряженным. Поляков отбили от Дисны и Невеля. Но там, где русских гарнизонов не было или их застали врасплох, враг добился успехов, вернул Озерище, Оршу, Копысь, начал восстанавливать крепость в Дубровне. Однако главные силы Радзивилла так и застряли под Могилевом. Вели минные подкопы, долбили стены артогнем. 8 марта предприняли третий штурм и опять были отброшены..

А на Украину вторгся Потоцкий. Местечко Буша в Подолии отказалось сдаться ему — захватили штурмом и вырезали 16 тыс. человек. Та же участь постигла ряд других селений. Хмельницкий выступил навстречу. Сошлись под Охматовом, начались бои. Силы поляков намного превосходили, они теснили казаков и вынудили укрыться в укрепленном лагере. Два дня украинцы отбивали атаки, потом снялись и отступили к Белой Церкви. А к Потоцкому подошли союзники — татары. Но понесенные потери отбили у поляков охоту преследовать казаков. И вместо этого они с крымцами начали опустошать беззащитные селения. Поляки резали и вешали, татары таким «расточительством» не занимались, для них «ясырь» представлял главную ценность. Набрали 200 тыс. пленников и угнали в Крым.

К Хмельницкому подошла и русская подмога, полк под командованием Василия Бутурлина и Григория Ромодановского. Назначение воеводами тех же дипломатов, которые участвовали в Переяславской раде, было не случайным. Атмосфера в гетманской ставке была сложной и противоречивой. Хмельницкий ругал Москву за то, что она ведет войну самостоятельно, а войск для непосредственной поддержки Украины присылает мало. На этом пытались играть поляки, настраивая гетмана против русских. А сам он, вопреки Переяславскому договору, возобновил переписку с турками, оправдывая союз с царем чисто практическими соображениями. Впрочем, цорывать с Россией Хмельницкий не собирался, он хитрил, чтобы из Стамбула надавили на Крым и запретили набеги, а на польские посулы не реагировал. Но и Бутурлину приходилось применять все дипломатическое искусство, сглаживая приступы гетманского гнева.

А казачья старшина больше пеклась о личных «корыстях». Бутурлин докладывал, как к нему подъезжали генеральный писарь Выговский, судьи Богданович и Зарудный, выпрашивая царскую грамоту на «права и маетности». Боярин ответил, что «маетностей ваших отнять государь не велит», но и никакой грамоты вам от него не будет.

Тогда старшина заявилась с целым списком, где они «воеводства и уряды себе расписали» и выклянчивали утверждения этих «пожалований». Бутурлин возмутился, заявил, «что они то делают непристойным обычаем», и даже Хмельницкий не обращался к царю с подобными просьбами. Начальники струхнули и принялись умолять, «чтоб гетману про то не сказывать; мы де так писали от своей мысли, а не по гетманскому приказу».

Зимний контрудар поляков в Белоруссии фактически похоронила героическая оборона Могилева. 9 апреля Радзивилл предпринял четвертый штурм — его снова отбили. А тем временем русские войска сосредотачивались для наступления. По планам предусматривалось, что правофланговая группировка Шереметева и центральная, царская, двинутся по сходящимся направлениям на Вильно. А левофланговый корпус Трубецкого ударит на Слуцк и Брест — по сходящимся направлениям с армией Хмельницкого. Чтобы на украинские тылы не напали татары, на Дон был послан приказ совершить набег на Крым. Еще один удар предлагал Ордин-Нащокин, назначенный воеводой Друи, он обратился к государю с идеей захватить Динабург (Даугавпилс), чтобы взять под контроль польскую часть Лифляндии.

Царская ставка его инициативу одобрила, но с поправкой. Операция должна была стать только отвлекающей.

Поэтому Ордину-Нащокину выделили всего 700 ратников. Подойдя с ними к Динабургу, он просил подкреплений, жаловался царю. Но получил категорическое подтверждение Алексея Михайловича — действовать с наличным отрядом. А снять осаду разрешалось только при подходе превосходящих сил врага. Конечно, взять город не удалось. Через месяц к Динабургу прибыл полковник Комаровский с 4 тыс. литовцев и вместе с гарнизоном с двух сторон ударил на русский лагерь. Воевода и его подчиненные действовали слаженно, стойко, атаку отбили и, прикрываясь арьергардными боями, отошли к Режице. Но свою роль отряд сыграл, рассеивая внимание и силы врага на второстепенные участки.

А на центральном направлении перешел в наступление авангард, сводный отряд стольника Леонтьева. В конце апреля он подступил к Дубровне. Поляки сумели восстановить укрепления лишь частично, и Леонтьев захватил крепость одной атакой. Получив известия о продвижении русских, Радзивилл занервничал. Но 1 мая предпринял еще и пятый штурм Могилева. Вновь неудачный. А Леонтьев приближался, взял Оршу, Копысь. И трехмесячная осада Могилева кончилась ничем. Радзивилл сжег городские посады и отступил. А в конце мая из-под Смоленска выступили в поход главные силы царя и Черкасского.

Передовым полком (5379 человек — три солдатских полка и конница) командовал окольничий Хитрово. 19 июня он взял Борисов и пошел на Минск. 3 июля поляки попытались дать ему сражение на подступах к городу. Но решительной атакой их сбили, и они побежали, разрушив переправы через р. Свислочь. Да и разрушить-то толком не успели. Русские устремились в преследование, быстро восстановили мосты и ворвались в Минск. Поляки бросили город, выскочили в поле. Хотя здесь оправились от паники и изготовились драться. И Хитрово наткнулся на них «не со многими ратными людьми, которые через реку перебрались». Врагов было значительно больше, «и литовские люди учинили с ним большой бой». Однако воевода оказался предусмотрительным. Он успел занять пехотой городские ворота. Сдерживая неприятельские атаки, отошел под прикрытие стен, и Минск остался за русскими.

Тем временем в Москве вовсю шла борьба по религиозным вопросам. Еще в 1654 г. иерархи, несогласные с огульным реформаторством Никона, но не смеющие выступать против него открыто, обратились за арбитражем к Константинопольскому патриарху Паисию. Изложили суть конфликта и сформулировали 28 вопросов, вызывающих разногласия — с просьбой дать на них не только свой личный, а соборный ответ греческой церкви. Паисий оказался в трудном положении. С одной стороны, нововведения Никона соответствовали греческим канонам. А с другой, патриарха встревожили методы московского коллеги. Он хорошо понимал, что в деликатной духовной сфере поднятая Никоном буря может довести до беды. И попробовал смягчить ее. Собравшись в Константинополе, патриарх и 24 греческих митрополита, дали ответ не по сути конкретных вопросов, а по сути реформ в целом. Дескать, да, церковь требует единообразия, но только в главном, а в мелочах разночтения и расхождения вполне допустимы и терпимы.

Этот ответ пришел в Москву в 1655 г. и Никона совершенно не устроил. И он нашел себе другого арбитра. Наша страна в данный период оказывала значительную помощь восточным церквям. И в Россию приехал за «милостыней» Антиохийский патриарх Макарий с племянником Павлом, епископом Алеппским. По национальности Макарий был арабом, а по складу — человеком хитрым и не очень разборчивым в средствах. Записки Павла Алеппского характеризуют его и дядю скорее вельможами от церкви, чем ее служителями. Страницы дневника наполнены сплошным нытьем из-за того, что в русских храмах не сидят, а стоят, что приходится бывать на долгих службах, что хозяева таскают их по святым местам, монастырям и богадельням. «Если кто-то желает укоротить свою жизнь лет на 5 или ю, пусть отправится в Москву в качестве религиозного деятеля».

В противостоянии Никона и других иерархов Макарий быстро сориентировался. Понял, что, подмазавшись к Московскому патриарху, можно урвать очень щедрые выгоды. И стал его безоговорочно поддерживать своим авторитетом. С его помощью Никон разыграл пышную церемонию. Он ведь был поставлен освященным собором, то есть должен был зависеть от мнений собора. Но организовал как бы вторичное свое поставление — митру на него возложил Макарий. Уже от лица Вселенской Церкви, а не только русской. А относительно старых обрядов Макарий подсказал Никону удобный ход — мол, двумя перстами крестятся армяне. И был придуман ярлык «арменоподражательная ересь». А раз «ересь», о чем тут разговаривать? По этому поводу был созван еще один собор, где патриарх Московский, опираясь на патриарха Антиохийского, сломил оппонентов и добился решения об искоренении «ереси».

И, в общем-то, рассуждать о «прогрессивности» Никона по сравнению, скажем, с фанатичными «ревнителями древлего благочестия», бессмысленно. Во многом они друг друга стоили. Никон с присущим ему размахом обрушился на все, что сам считал неправильным и неканоническим. Осудил, например, иконы «фряжского письма», изготовлявшиеся псковскими и новгородскими мастерами. Их велено было собирать, и происходили безобразные сцены — стоя над кучей икон, Макарий читал осуждение, а Никон собственноручно разбивал, проклиная при этом их создателей и владельцев. Было запрещено строительство храмов древнего шатрового стиля — мол, не соответствуют греческим образцам. Из-за такого же «несоответствия» было велено сломать все деревянные церкви в Москве и вместо них строить каменные. И хотя это нововведение можно было считать полезным с точки зрения долговечности и пожарной безопасности, оно было явно несвоевременным. Ведь шла война, недавно страна перенесла «моровую язву». Но на такие «мелочи» Никон внимания не обращал.

Он единолично решал государственные дела, бесконтрольно распоряжался казной — и увлекся грандиозным строительством. В столице были возведены великолепные Патриаршие палаты, не уступавшие царским. Особенно выделялись размерами и красотой Крестовая палата и входивший в комплекс храм Двенадцати Апостолов. В этих палатах Никон завел обычай обедать сидя на возвышении, в окружении бояр и церковных иерархов — так же, как на парадных обедах царя. Развернулось строительство нескольких патриарших монастырей на севере, а в Подмосковье — Нового Иерусалима. Часть р. Истры переименовали в Иордан, один из холмов — в Голгофу, главный собор монастыря воспроизводил храм Воскресения в Иерусалиме. Все это выражало глобальный политический замысел Никона: «Новому Иерусалиму быть в Москве!» Новому Иерусалиму — то есть мировому центру православия. Военные победы присоединили к России Украину и Белоруссию. Русские выходили к границам Османской империи, и должно было возрасти влияние Москвы на Балканах, Ближнем Востоке. И так же, как Кромвель возносился до роли протестантского «папы», так и Никон — православного. А Новому Иерусалиму, по его проектам, предстояло стать православным «Ватиканом». Гордыня Никона дошла уже до того, что он и власть царя стал считать вторичной по отношению к патриаршей, утверждая: «Священство выше царства».

Что ж, положение на фронтах и впрямь внушало большие надежды. На Украине армия Потоцкого к лету ослабла. Шляхтичи, «навоевавшись», разъезжались по домам. А донские казаки рейдами на крымские улусы отвлекли хана. И в июле полки Хмельницкого и Бутурлина выступили на Галицию. Польские крепости и замки сдавались одни за другими. А Потоцкий отступал, рассчитывая, что шляхта возьмется за оружие для защиты своих поместий, и на западе его войско умножится. В это же время корпус Трубецкого подступил к Старому Быхову. Но овладеть этой твердыней снова не получалось, гарнизон упорно оборонялся. Трубецкой простоял месяц и понял, что рискует застрять надолго. Тогда он оставил заслоны, блокировавшие крепость, а сам двинулся дальше. Застопорилось и наступление на правом фланге — Шереметев завяз с осадами Велижа и Озерищ. Но под Минском собрались крупные силы центральной группировки — полки Хитрово, царя, Черкасского, Золотаренко. И, несмотря на отставание Шереметева, эта армия устремилась на Вильно.

Обороняли столицу Литвы 20 тыс. воинов Радзивилла и Гонсевского. Но город был укреплен весьма слабо — никто никогда не думал, что русские сюда доберутся. Шаткими оказались и настроения горожан. Бежавший из плена Григорий Петров докладывал, что «мещане виленские приговаривали… город сдать и государевых бояр и воевод встретить с образы и с хлебом от города за 10 верст, потому что им против государевых людей сидеть в городе не в силу». Учитывая все это, Радзивилл решил не подпускать русских к Вильно, а дать полевое сражение на подступах. Он выбрал удобную позицию на левом берегу р. Вилии, приказал строить тут укрепленный лагерь. Слал письма в Польшу, требуя подкреплений. Но особой надежды на то, что король и польская шляхта придут на выручку, не питал. Поэтому вместе с виленским епископом направил делегацию в Ригу — просить помощи у шведов.

Однако русские наступали стремительно. В конце июля вокруг литовского лагеря стали рыскать разъезды казаков и детей боярских, отлавливая «языков». А за ними подтягивались полки и располагались станами в шалашах и шатрах — после марша Черкасский дал ратникам 3 дня отдыха. Противник попытался тянуть время, виленский епископ прислал предложение о переговорах. Но сразу стало ясно, что неприятель только хитрит, увиливая от конкретных условий, и 28 июля русская армия начала выдвигаться на исходные позиции для битвы. Форсировав болотца и две речки, она на следующий день сосредоточилась у вражеского лагеря и начала атаки. Сражение длилось «от шестого часа дни до ночи». Неудержимым натиском оборону сломили. Одни только казаки Золотаренко взяли 20 литовских знамен. Части Радзивилла, сбитые с позиций, откатывались по мосту на правый берег Вилии.

Для прикрытия на верную смерть оставили заслон немецкой пехоты. Наемников перебили полностью, но свою задачу они выполнили — когда русские прорвались к переправе, противник поджег мост и таким образом спас остатки войска. После этой победы, не встречая сопротивления, царские полки вступили в Вильно. Только в городском замке заперся пан Жеромский с отрядом, и его пришлось штурмовать «жестокими приступы». Замок был взят 31 июля, а 4 августа в столицу Литвы торжественно въехал Алексей Михайлович. У Радзивилла осталось менее 5 тыс. человек, он уже без боев поспешно отступал в Жмудь. А части Черкасского, двигаясь за ним, занимали города, 8 августа — Ковно, через три недели — Гродно. Казаки Золотаренко переправились за Неман, чтобы «промышлять под городом Брестом».

А южнее наступал Трубецкой. 28 августа его корпус приблизился к Слуцку. В 8 верстах от города губернатор полковник Петерсон собрал шляхетскую конницу и немецкую пехоту, решив преградить дорогу русским. Врага смели ураганной атакой. Как доносил воевода в ставку, «тех литовских людей и немцев побили многих и секли до города». Остатки частей Петерсона укрылись в Слуцке и предложение о сдаче отвергли. Крепость была сильной, гарнизон в ней собрался значительный, и Трубецкой сделал то же, что под Старым Быховом. Блокировал Слуцк заставами и ринулся дальше. 29 августа у Тинковичей встретил еще один большой отряд врага — видимо, опоздавший соединиться с Петерсоном. Обнаружив его, наши конные авангарды стали клевать атаками с разных сторон и связали боем до подхода пехоты. Солдатские и стрелецкие части с марша нанесли удар, обратили поляков в бегство, а преследование и рубка довершили разгром. Победы в полевых сражениях оставили без защитников окрестные города. И в начале сентября полки Трубецкого и Долгорукова при минимальном сопротивлении взяли Клецк, Мышь, Ляховичи, Столовичи, Миргородок, Слоним, выходя к Бресту.

А армия Хмельницкого и Бутурлина вторглась на Львовщину. В сентябре сдался, «добив челом государю», брат коронного гетмана Павел Потоцкий. Станислав Потоцкий дать битву не решился, оставил во Львове сильный гарнизон, а сам с основными силами отошел к Слонигородку, чтобы извне оказывать помощь осажденным и угрожать тылам осаждающих. И тут впервые проявил себя блестящий полководец, имя которого по справедливости должно было бы стоять в одном ряду с Румянцевым, Суворовым, Кутузовым. Григорий Григорьевич Ромодановский. Он был еще молодым стольником, и когда Хмельницкий обложил Львов, его и миргородского полковника Лесницкого отрядили с частью войск против Потоцкого.

Поляки выбрали позицию очень сильную, расположили укрепленный лагерь между Слонигородком и глубоким озером, прикрывшим их со стороны русских. А справа и слева от озера тянулись леса и болотистые протоки, служившие естественными преградами. В местах возможного их форсирования выставили заставы и чувствовали себя в полной безопасности. Но в ночь на 18 сентября казаки разобрали дома в ближайших деревнях и скрытно навели из бревен переправу через протоки. По ней во вражеское расположение проникли охотники и сняли караулы. А следом Ромодановский немедленно бросил остальных казаков, свой полк дворянской конницы и солдат полковника Гротуса. Потоцкий опасность сперва недооценил, послал к месту прорыва лишь отряд кавалерии. Его разбили и обратили в бегство. Удирающая шляхта заразила паникой и поляков, укрепившихся на центральном участке, у озера. Узнав о прорыве на фланге, они испугались, что их отрежут от города, и ринулись отступать к Слонигородку.

Ромодановский приказал ратникам преследовать врага, не отставая. И городская стража, пропуская бегущих поляков, не успела закрыть ворота. На плечах неприятелей русские ворвались в крепость. Пошла потасовка на улицах, в нескольких местах вспыхнули пожары. Тогда Потоцкий оставил город и стал через другие ворота выводить войско в поле. Унял панику, привел части в порядок, построил и начал возводить временные укрепления. Но и Ромодановский не отставал. Проведя полки через город, тоже стал разворачивать их для сражения. Потоцкий принялся атаковать. Бросал вперед то гусарские хоругви, то пехотные роты, силясь сбить русских с рубежей, на которые они вышли, и тем самым переломить ход битвы. Солдаты и казаки отражали неприятельский натиск огнем, рукопашными. Но конницу Ромодановский до поры до времени приберегал в резерве. И лишь когда пехота стала подаваться назад, а воодушевившиеся поляки кинулись «дожимать» ее, нарушив свой строй, на фланги им вдруг обрушились свежие силы. Враг дрогнул, смешался и стал пятиться.

А в это время на помощь Потоцкому спешило посполитое рушенье из Перемышля. Оно вполне могло дать полякам решающий перевес. Но их дух был уже надломлен. Сперва утренний прорыв, потом нежданный контрудар русской кавалерии подорвали боеспособность шляхты, она уже ждала только новых катастроф. Едва вдали показалось облако пыли и какие-то отряды, пронесся крик: «Свежее войско идет на нас!» И армия устремилась в бегство, бросая знамена и орудия. Когда Потоцкий разобрался, что идет подкрепление, и попытался образумить подчиненных, было поздно. А русские и казаки преследовали и рубили бегущих, не давая им остановиться и опомниться. Врагов охватила полная паника, они уже не слушали ни сигналов трубы, ни офицеров. Затем и перемышльская рать, увидев, что творится, повернула коней и бросилась прочь. В результате польская армия была разгромлена вдребезги, только темнота спасла ее от полного уничтожения.

Впрочем, Хмельницкий плодами победы не воспользовался. Углубляться в польские земли он не хотел, опасался татарских набегов на Украину. Из-за этого не желал и задерживаться под Львовом и вступил в переговоры с горожанами. Поляки, пользуясь этим, снова пытались вбить клин между казаками и Россией, Ян Казимир через своих агентов сулил Хмельницкому за разрыв с Москвой любые милости. Богдан, по своему обыкновению, не отказывался от самостоятельной политики. Заявил: «Казаки останутся верными союзниками Речи Посполитой, если Речь Посполитая через комиссаров своих торжественно признает русский народ свободным, как 10 лет назад признал испанский король голландцев». Но при этом резюмировал, что союз с царем он расторгнуть не может, а если хотите, мол, то ведите переговоры с самими «московитами». Со Львовом гетман сошелся на выплате крупного выкупа, снял осаду и пошел назад. Через два дня за ним вынуждены были последовать полки Бутурлина и Ромодановского.

Тем не менее итоги кампании 1655 г. были блестящими. Русские заняли Белоруссию, Литву. Алексей Михайлович брал с собой в поход икону Явления Пресвятой Богородицы преподобному Сергию Радонежскому, исполненную на гробовой доске Сергия. И распорядился сделать на ней особую надпись, что заступничеством Божьей Матери, св. Сергия и молитвами патриарха Никона одержаны столь великие победы. В дополнение к имеющемуся титулу государь принял новые — «всея Великия и Малыя и Белыя Руси самодержец» и «великий князь Литовский». Ромодановский за свою победу был пожалован из стольников в окольничие, приглашен к «государеву столу» и был назначен воеводой Белгородского полка (округа). Но особо стоит отметить и то, что в эпоху Златоглавой Руси в самом прямом смысле действовал принцип «никто не забыт и ничто не забыто». Любой ратник, идя в схватку, мог быть уверен, что в случае гибели не только его семью, но и его самого не забудет государство и Православная Церковь. Павел Алеппский описывал службу, где оглашались имена всех воинов, погибших за два года войны. Не скопом, а персонально! Каждого! Причем «архидьякон читал очень медленно, с расстановкой, а хор, не переставая, тянул вечную память». Ну а при таком внимании страны к своим героям как же не быть героизму?! Хотя тут напрашивается еще один вывод. Сама возможность персонального поминовения всех павших косвенно свидетельствует и о том, что потери русской армии за этот период были не так уж велики.

Церковная реформа Никона: историческая правда России от РВИО

НИКОН

После окончания Смутного времени, при Михаиле и Алексее Романовых во все внешние сферы жизни российской жизни стали проникать иноземные новшества: из шведского металла лили клинки, голландцы устраивали железоделательные заводы, бравые немцы-солдаты маршировали у Кремля, офицер-шотландец учил русских новобранцев европейскому строю, фряги разыгрывали спектакли. Некоторые россияне (даже царские дети), глядясь в венецианские зеркала, примеряли иностранные костюмы, кто-то завел обстановку, как в Немецкой Слободе…

Но затронута ли была душа этими новшествами? Нет, в большинстве своем русские люди оставались такими же ревнителями московской старины, «веры и благочестия», какими были их прадеды. Причем это были ревнители весьма самоуверенные, говорившие, что «Ветхий Рим пал от ересей. Второй Рим захватили безбожные турки, Русь — Третий Рим, который один остался хранителем истинной христовой веры!»

В Москву XVII в. власти все чаще звали «духовных учителей» — греков, но на них часть общества смотрела свысока: не греки ли малодушно заключили в 1439 г. во Флоренции унию с папой римским? Нет, другого чистого православия, кроме русского, нет и не будет.

В силу этих представлений русские не чувствовали «комплекса неполноценности» перед более ученым, умелым и живущим с большим комфортом иноземцем, однако опасались — как бы эти немецкие водовзводные машины, польские книги вместе со «льстивыми греками и киевлянами» не коснулись самих основ жизни и веры.

В 1648 г. перед свадьбой царя тревожились: Алексея «выучили по-немецки» и теперь он заставит бороду брить по-немецки, погонит молиться в немецкую кирху, — конец благочестию и старине, наступает конец света.

Царь женился. Отшумел соляной бунт 1648 года. Не все остались при головах, но при бородах все. Однако напряжение не спадало. Грянула война с Польшей за православных малороссийских и белорусских братьев. Победы вдохновляли, тяготы от войны раздражали и разоряли, простолюдины роптали, бежали. Напряжение, подозрительность, ожидание чего-то неминуемого росли.

И вот в такое время «собинный друг» Алексея Михайловича Никон, которого царь называл «избранным и крепкостоятельным пастырем, наставником душ и тел, возлюбленным любимцем и содружебником, солнцем, светящимся во всей вселенной…», ставший в 1652 г. патриархом, задумал церковные реформы.

 

ВСЕЛЕНСКАЯ ЦЕРКОВЬ

Никона целиком поглощала мысль превосходства духовной власти над светской, которая воплотилась в идею Вселенской церкви.

1. Патриарх был убежден, что мир разделен на две сферы: вселенскую (общую), вечную, и на частную, временную.

2. Вселенское, вечное, — важнее всего частного и временного.

3. Московское государство, как всякое государство, — это частное.

4. Объединение же всех православных церквей — Вселенская церковь — вот что ближе всего к Богу, что на земле олицетворяет вечное.

5. Все, что не согласуется с вечным, вселенским, должно быть упразднено.

6. Кто же выше — патриарх или светский правитель? Для Никона не существовало этого вопроса. Патриарх Московский — один из патриархов Вселенской церкви, следовательно, его власть выше царской.

Когда Никона упрекали в папизме, он отвечал: «За доброе отчего и папу не почитать?» Алексея Михайловича отчасти, видимо, захватывали рассуждения его властного «друга». Царь пожаловал патриарху титул «великого государя». Это был царский титул, и из патриархов его носил лишь дед самого Алексея — Филарет Романов.

Патриарх был ревнителем истинного православия. Считая первоисточниками православных истин греческие и старославянские книги (ибо оттуда взяла Русь веру), Никон задумал сравнить обряды и богослужебные обычаи московской церкви с греческими.

И что же? Новизна в обрядах и обычаях Московской церкви, почитавшей себя единственной истинно христовой церковью, была повсюду. Московитяне писали «Исус», а не «Иисус», служили литургии на семи, а не на пяти, как греки, просфорах, крестились 2 перстами, олицетворявшими Бога-отца и Бога-сына, а все прочие восточные христиане осеняли себя крестом 3 перстами («щепотью»), олицетворявшими Бога отца, сына и Святого духа. На Афоне одного русского монаха-пилигрима, между прочим, за двуперстное крещение едва не убили как еретика. И много еще расхождений нашел патриарх. В различных областях сложились местные особенности службы. Священный Собор 1551 г. некоторые из местных отличий признал как общерусские. С началом книгопечатания во второй половине XVI в. они получили широкое распространение.

Никон происходил из крестьян, и с крестьянской прямолинейностью он объявил войну отличиям Московской церкви от Греческой.

1. В 1653 г. Никон разослал указ, велевший креститься «щепотью», а также сообщавший, сколько земных поклонов правильно класть перед чтением знаменитой молитвы Святого Ефрема.

2. Потом патриарх обрушился на иконописцев, начавших использовать западноевропейские приемы живописи.

3. В новых книгах было велено печатать «Иисус», вводились греческие богослужебные обряды и песнопения по «киевским канонам».

4. По примеру восточного духовенства священники начали читать проповеди собственного сочинения, причем тон здесь задавал сам патриарх.

5. Русские рукописные и печатные книги по богослужению велели вести на просмотр в Москву. Если находили расхождения с греческими, то книги уничтожали, а взамен рассылали новые.

Священный Собор 1654 г. с участием царя и Боярской Думы одобрил все начинания Никона. Всех, кто пытался спорить, патриарх «сносил» с пути. Так, коломенский епископ Павел, возражавший на Соборе 1654 г., без соборного суда был лишен сана, люто бит, сослан. От унижений он сошел с ума и скоро умер.

Никон неистовствовал. В 1654 г. в отсутствие царя люди патриарха насильно вламывались в дома московских жителей — посадских, купцов, дворян и даже бояр. Они забирали из «красных углов» иконы «еретического письма», выкалывали образам глаза и носили изуродованные лики по улицам, читая указ, который грозил отлучением от церкви всем, кто пишет и хранит подобные иконы. «Неисправные» иконы жгли.

 

РАСКОЛ

Никон боролся с новшествами, думая, что они могут вызвать раздор в народе. Однако именно его реформы вызвали раскол, поскольку часть московского народа восприняла их как новшества, посягающие на веру. Церковь раскололась на «никонианцев» (церковная иерархия и большая часть верующих, привыкших подчиняться) и «старообрядцев».

Староверы прятали книги. Светские и духовные власти преследовали их. От гонений ревнители старой веры бежали в леса, объединялись в общины, основывали в глуши скиты. Не признавший никонианства Соловецкий монастырь находился в осаде семь лет (1668-1676), пока воевода Мещериков не взял его и не перевешал всех мятежников.

Вожди старообрядцев — протопопы Аввакум и Даниил, писали челобитные царю, но, видя, что Алексей не защищает «старину», объявили скорый приход конца света, потому что явился в Россию Антихрист. Царь и патриарх — «два рога его». Спасутся лишь мученики старой веры. Родилась проповедь «очищения огнем». Раскольники запирались в церквах целыми семьями и сжигали себя, чтобы не служить Антихристу. Старообрядчество захватило все слои населения — от крестьян до бояр.

Боярыня Морозова (Соковина) Федосия Прокопьевна (1632-1675) собирала вокруг себя раскольников, переписывалась с протопопом Аввакумом, посылала ему деньги. В 1671 г. она была арестована, но ни пытки, ни уговоры не заставили ее отказаться от своих убеждений. В том же году боярыню, закованную в железо, повезли в заточение в Боровск (этот момент запечатлен на картине В.Сурикова «Боярыня Морозова»).

Старообрядцы считали себя православными и не расходились с православной церковью ни в одном догмате веры. Поэтому патриарх звал их не еретиками, а только раскольниками.

Церковный Собор 1666-1667 гг. предал раскольников проклятию за непокорность. Ревнители же старой веры перестали признавать отлучившую их церковь. Раскол не преодолен и по сей день.

Жалел ли Никон о содеянном? Быть может. В конце своего патриаршества в беседе с Иваном Нероновым, бывшим вождем раскольников, Никон бросил: «и старые и новые книги добры; все равно, по каким хочешь, по тем и служишь…»

Но церковь уже не могла уступить непокорным мятежникам, а те уже не могли простить церковь, посягнувшую на «святую веру и старину».

 

ОПАЛА

А как сложилась судьба самого Никона?

Великий государь патриарх Никон искренне верил, что его власть выше царской. Отношения с мягким и уступчивым — но до известного предела! — Алексеем Михайловичем становились напряженными, пока, наконец, обиды и взаимные претензии не завершились ссорой. Никон удалился в Новый Иерусалим (Воскресенский монастырь), надеясь, что Алексей будет молить его вернуться. Время шло… Царь молчал. Патриарх направил ему раздраженное письмо, в котором сообщал, насколько все дурно в Московском царстве. Терпение Тишайшего царя было не безграничным, и никто не мог подчинить его своему влиянию до конца.

Рассчитывал ли патриарх, что его будут молить вернуться? Но Никон — не Иван Грозный и не государь Московский. Собор 1666-1667 гг. с участием двух восточных патриархов предал анафеме (проклятию) староверов и вместе с тем лишил Никона сана за самовольный уход с патриаршества. Никона сослали на север в Ферапонтов монастырь.

В Ферапонтовом монастыре Никон лечил больных и выслал царю список излеченных. Но вообще он скучал в северной обители, как скучают все сильные и предприимчивые люди, лишенные активного поприща. Находчивость и остроумие, которые отличали Никона в добром настроении, часто сменялись чувством обиженного раздражения. Тогда Никон уже не мог отличить настоящих обид от им же выдуманных. Ключевский рассказывал следующий случай. Царь слал бывшему патриарху теплые письма и подарки. Однажды от царских щедрот в монастырь прибыл целый обоз дорогой рыбы — осетров, лососей, севрюг и т.д. «Никон ответил упреком Алексею: зачем де не прислал яблочек, винограду в патоке и овощей?»

Здоровье Никона было подорвано. «Теперь я болен, наг и бос, — писал царю бывший патриарх. — Со всякой нужды… оцынжал, руки больны, левая не подымается, на глазах бельма от чада и дыма, из зубов кровь идет смердящая… Ноги пухнут…» Алексей Михайлович несколько раз приказывал облегчить содержание Никона. Умер царь раньше Никона и перед смертью безрезультатно просил у Никона прощения.

После смерти Алексея Михайловича (1676) гонения на Никона усилились, его перевели в Кириллов монастырь. Но потом сын Алексея Михайловича царь Федор решил смягчить участь опального и велел отвезти его в Новый Иерусалим. Никон не выдержал этой последней поездки и умер в пути 17 августа 1681 г.

 

КЛЮЧЕВСКИЙ О РЕФОРМЕ НИКОНА

«Никон не перестраивал церковного порядка в каком-либо новом духе и направлении, а только заменял одну церковную форму другой. Самую идею вселенской церкви, во имя которой предпринято было это шумное дело, он понял слишком узко, по-раскольничьи, с внешней обрядовой стороны, и не сумел ни провести в сознание русского церковного общества более широкого взгляда на вселенскую церковь, ни закрепить его каким-либо вселенским соборным постановлением и завершил все дело тем, что в лицо обругал судивших его восточных патриархов султанскими невольниками, бродягами и ворами: ревнуя о единении церкви вселенской, он расколол свою поместную. Основная струна настроения русского церковного общества, косность религиозного чувства, слишком крепко натянутая Никоном, оборвавшись, больно хлестнула и его самого, и правящую русскую иерархию, одобрившую его дело. <…> Церковная буря, поднятая Никоном, далеко не захватила всего русского церковного общества. Раскол начался среди русского духовенства, и борьба в первое время шла собственно между русской правящей иерархией и той частью церковного общества, которая была увлечена оппозицией против обрядовых новшеств Никона, веденной агитаторами из подчиненного белого и черного духовенства. <…> Подозрительное отношение к Западу распространено было во всем русском обществе и даже в руководящих кругах его, особенно легко поддававшихся западному влиянию, родная старина еще не утратила своего обаяния. Это замедляло преобразовательное движение, ослабляло энергию нововводителей. Раскол уронил авторитет старины, подняв во имя ее мятеж против церкви, а по связи с ней и против государства. Большая часть русского церковного общества теперь увидела, какие дурные чувства и наклонности может воспитывать эта старина и какими опасностями грозит слепая к ней привязанность. Руководители преобразовательного движения, еще колебавшиеся между родной стариной и Западом, теперь с облегченной совестью решительнее и смелее пошли своей дорогой».

Ключевский В.О. Курс русской истории. Лекция LV

 

ИЗ ИМЕННОГО ВЫСОЧАЙШЕГО УКАЗА НИКОЛАЯ II

«ОБ УКРЕПЛЕНИИ НАЧАЛ ВЕРОТЕРПИМОСТИ», 17 АПРЕЛЯ 1905 г.

В постоянном, по заветам Предков, общении со Святою Православною Церковью неизменно почерпая для Себя отраду и обновление сил душевных, Мы всегда имели сердечное стремление обеспечить и каждому из Наших подданных свободу верования и молитв по велениям его совести. Озабочиваясь выполнением таковых намерений, Мы в число намеченных в указе 12 минувшего Декабря преобразований включили принятие действительных мер к устранению стеснений в области религии.

Ныне, рассмотрев составленные, во исполнение сего, в Комитете Министров положения и находя их отвечающими Нашему заветному желанию укрепить начертанные в Основных Законах Империи Российской начала веротерпимости, Мы признали за благо таковые утвердить.

Признать, что отпадение от Православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собою каких-либо невыгодных в отношении личных или гражданских прав последствий, причем отпавшее по достижении совершеннолетия от Православия лицо признается принадлежащим к тому вероисповеданию или вероучению, которое оно для себя избрало. <…>

Разрешить христианам всех исповеданий принимаемых ими на воспитание некрещенных подкидышей и детей неизвестных родителей крестить по обрядам своей веры.  <…>

Установить в законе различие между вероучениями, объемлемыми ныне наименованием «раскол», разделив их на три группы: а) старообрядческие согласия, б) сектантство и в) последователи изуверных учений, самая принадлежность к коим наказуема в уголовном порядке.

Признать, что постановления закона, дарующие право совершения общественных богомолений и определяющие положение раскола в гражданском отношении, объемлют последователей как старообрядческих согласий, так и сектантских толков; учинение же из религиозных побуждений нарушения законов подвергает виновных в том установленной законом ответственности.

Присвоить наименование старообрядцев, взамен ныне употребляемого названия раскольников, всем последователям толков и согласий, которые приемлют основные догматы Церкви Православной, но не признают некоторых принятых ею обрядов и отправляют свое богослужение по старопечатным книгам.

Присвоить духовным лицам, избираемым общинами старообрядцев и сектантов для отправления духовных треб, наименование «настоятелей и наставников», причем лица эти, по утверждении их в должностях надлежащею правительственною властью, подлежат исключению из мещан или сельских обывателей, если они к этим состояниям принадлежали, и освобождению от призыва на действительную военную службу, и именованию, с разрешения той же гражданской власти, принятым при постриге именем, а равно допустить обозначение в выдаваемых им паспортах, в графе, указывающей род занятий, принадлежащаго им среди этого духовенства положения, без употребления, однако, православных иерархических наименований.

Разрешить тем же духовным лицам свободное отправление духовных треб как в частных и молитвенных домах, так и в иных потребных случаях, с воспрещением лишь надевать священнослужительское облачение, когда сие будет возбранено законом.

Полное собрание законов Российской империи: Собр. 3-е. T.XXV: 1905. Спб., 1908. (Цит. по старообрядческая газета Остров веры. 2005, №2)  

Сибирские огни № 007 — 1990

шел в Сибирь за то дело. Просился на реку Потычу с казаком Иваном Ерасто- вым, но на Потычу снарядили Стадухина — к нему Гришка сперва не хотел. Когда люди казачьего десятника Васьки Бугра устроили шум в приказной избе, Гриш­ ка, конечно, лез в драку первый, а из города бежал’ последним Взбунтовав­ шиеся казаки захватили суда с припасом и бежали из Якуцка, а Гришка Лоскут, возбужденный шумом, первым делом кинулся разыскивать торгового человека Лучку Подзорова Нашел, попугал его за какие-то грехи, сам загулял сильно и только на другой день тайком сшел с Якуцка, В лесу вышел на ватагу Вторко Катаева, пал ему в ноги: «Прими!» Сын боярский топал ногой: «Воруешь! Выдам!» Но возвращать Гришку, значит, отсылать с ним одного, а то двух человек, да еще Свешников поддержал — прими! Только это и упасло Гришку от жестокого нака­ зания. Лоскут будет искать носорукого. У Лоскута один путь — пригнать того зве­ ря в Якуцк. Воевода Пушкин отходчив, мо­ жет, простит. Вот Ганька еще Питухин. Ну, этот полуказачье, новоприборный. Горазд носить тяжести, торить тропу Ис­ тинно лось, не спелся бы с Косым да Кафтановым. Ах, зверь!.. Это Свешников думал уже о носору­ ком. Найти бы яму, загнать в нее зверя Морить его в яме голодом, чтоб сам за­ просил еды Кормить из рук, приручить, таким и доставить в Якуцк,., Забывался в мечте, забывал про глушь, про морозы, про безлюдие. Доставить носорукого в Якуцк, оттуда погнать на Камень, а там уж и Москва видна Свое прошлое гнал прочь, не хотел возвращаться к своему прошлому — на сердце больно Это зверя бы найти, сра­ зу бы легче. Боярин Морозов Борис Ива­ нович, собинный друг царя, знает хорошо все царские слабости: соколиная охота, разный диковинный зверь Говорят, неис­ тового Никона недавно посвятили в ар­ химандриты, Так, говорят, тот неистовый Никон каждую пятницу наезжает к за­ утрени в придворную церковь, а потом подолгу беседует с молодым царем о делах всяких. Может, и о носоруком беседует. Свешников зябко поводил плечами. На теле белье, две кукашки меховых — одна мехом вовнутрь, другая наружу, а вот все одно, зябко от мыслей Алексей Михайлович, царь Тишайший, он, известно, радушен, прост Он и бого­ молец усердный, и постник, и людей рассуждает в правду — всем ровно. Убо­ гим рассылает корма, а вечерами и в не­ погодь у себя, в селе Коломенском слу­ шает бахарей, сказочников, про старину, да разглядывает узорочья, жемчуг раз­ ный. Томится, думает о державе, как не­ объятна она, как зыбки томительные ее границы, думает, как сделать ее единой, объединить все живое под царской вы­ сокой своей рукой. А тут косорукий! Невиданный ни при одном дворе зверь! Удивится Тишайший, впадет в изумле­ ние, спросит боярина Морозова: — Кто ж привел такого? — Казак Степка Свешников! — Кто таков? — Из высланных,— пояснит Борис Иванович.— Служилый человек. Вины свои загладил. — Просит чего? А он, Свешников, не упустит случай. Он знает, чего просить у царя Шли. Собачки хорошо тянули. корм, трехпудовые сумы да еще уметный неприкосновенный запас. И олешки хороши в работе, только устав, норовят лечь. А собачки, они всегда тя­ нут до края. И запуржит, и завьет сне­ гом воздух, они все равно тянут — на неприметный дымок, на запах человече­ ского жилища. Это олешкам все равно, где идти, им нет дела до человека, летят как листья по ветру. На собачек Свешников смотрел хмуро Снились они ему Разные. Но больше гончие псы. А не во сне — подойдет ка­ кая, ткнет сапогом «Ты чё ж? — Гришка Лоскут не раз удивлялся— Собачка, она ближе человека Грех ее бить. Ну как робенка!» Свешников отворачивался Ни Гришке, ни кому другому — нечего им делать в том его прошлом… В ураеах, перед сном, надышав тепла, кутались в заячьи одеяла, хлебали чай. — Без благо’весь-то и крыночку не по­ ставишь,— жаловался Микуня— Нечиста сила враз чувствует слабину Меня сколь­ ко раз водила! — Ну? Получалось, Микуне и в лесах не вез­ ло Где-то на Камне, знал ведь места, в Ильин день пошел в лес. Не надо ходить в Ильин день, а он пошел — заприметил большую черемуху, оберу, думал. А ког­ да человек блудит, нечиста сила так и скопляется вкруг него. Он-то, Микуня, идет, тропинка, кусты — все как надо, а вот все немножко не так, и не туда, и на душе стало страшно, и червяк чакает под сердцем — страх. Он ту черемуху искал чуть не весь день, а она ведь рядом, на глаз видна. Вот зачем? Как объяснить? — Ну, тут лешака нет,— смеялись,— тут все пусто. — Хозяин, наверно, все проиграл. Ни зверя, ни человека. Так бывает. А выиг­ рает, опять все придут — и люди, и зве­ ри. — Хозяин-то русский, что ли? С нами пришел? У писаных-то есть свой лешак? — У кого его нет?. Хозяин! Гришка Лоскут, раздувая вывернутые ноздри, поминал косорукого. Как-де при­ ведем, всем награда! — Ага. Тебе особливо. Микуня мечтал: — Я пирог морковный пеку. У него дух1 — Вина моего не пробовал! — ожив­ лялся Косой.— Мною народ всегда был доволен, я проницательное курил вино. Чарку прими — ночь не уснешь, дико.’ винные сны тревожат А утром тоска та­ кая, будто злодеяние какое совершил.

Made with FlippingBook

RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2

Правление Алексея Михайловича

Чтобы проследить осуществление царской власти над такой громадной страной, обратимся к правлению одного из самодержцев.

Во второй половине XVII в. царствовал Алексей Михайлович. Взошел на престол в 1645 г., кончилась его эпоха в 1676 г.

В годы правления второго государя из династии Романовых были окончательно преодолены последствия Смуты и вполне определился общий стиль XVII в., богатый событиями, полный внутренними противоречиями и борьбой. Под стать эпохе был и российский самодержец: человек, верный заветам старины и восприимчивый к западным влияниям, добрый, но временами вспыльчивый до крайности и даже жестокий, когда того, по его мнению, требовала государственная польза.

Почему же современники окрестили царя «тишайшим»? Ведь не было «тишины» ни в его бурном царствовании, ни в живом и восприимчивом характере государя, ни в любви к потехам и развлечениям. Вне всяких сомнений, Алексей Михайлович был «тише» своего младшего сына Петра Великого, но деятельней, разбитнее и непоседливее и своего отца Михаила Федоровича.

Исследователи приходят к выводу, что прилагательное «тишайший» — это «титулярный элемент» (хотя в официальный титул он не вошел), имевший отношение не к лицу, а к сану, не к характеру монарха, а к его власти. Поэтому этот неофициальный титул возглашается в церкви во время великого Входа, используется в придворной поэзии, передается по наследству преемникам. «Тишайшими» соответственно называются Федор, соправители Иван и Петр Алексеевичи, а по смерти старшего брата один Петр I (например, в «Риторической руки» Стефана Яворского Петр назван «тишайшим»).

Скорее всего, в государственной фразеологии «мятеж» регулярно противопоставляется «тишине», а из этого следует, что «тишайший монарх» — это «обладатель тишины», царь, который умеет поддерживать порядок.

С этой важной оговоркой и следует характеризовать международные отношения и внешнюю политику московского правительства. Следует отметить чрезвычайно невыгодные обстоятельства того времени для Российского государства, — бунты и войны. Иностранцы удивлялись, как могло оно так скоро оправляться от потрясений. Это объясняется самоотверженными усилиями власти, которая хоть и не сразу, но умела добиваться исполнения своих распоряжений.

Все эти усилия, позволившие устоять Московскому государству, способны были, однако, совершенно сломить и более твердого, чем Алексей Михайлович, царя. Тем более что «тишайшему» пришлось пережить не только государственные неурядицы, но и потери близких людей: смерть первой жены Марии Ильиничны, раннюю кончину троих сыновей. Но царь не пал духом и не озлобился, сохранив и свои высокие душевные качества, и нелицемерную религиозность, и столь удивлявшее иностранцев патриархально-отеческое отношение к подданным.

В то же время исследователями справедливо высказывается мысль, что, несмотря на свой пассивный характер, на свое добродушно-нерешительное отношение к вопросам времени, царь Алексей много помог успеху преобразовательного движения, поддерживал реформаторов и создал в обществе «преобразовательные настроения».

Живость и деятельность характера, как и любовь к всевозможным забавам, порой грубоватым, пере-дались сыну Алексея Михайловича Петру Великому.

В литературе называют три вероятные даты рождения Алексея Михайловича — 9, 12 и 17 марта.

Первые 5 лет будущий царь жил в женском тереме, затем его перевели на половину отцу. «Дядьками» Алексея были Б. И. Морозов и В. И. Стрешнев. Тогда же дьяк В. Прокофьев стал учить наследника престола грамоте, как было принято в то время, по Часослову, Псалтири и Апостолу. К десяти годам он уже хорошо знал чин богослужения, пел на клиросе и, уже будучи взрослым, вполне мог поспорить с уставщиком монастыря в знании чинопоследований церковных служб.

Когда Алексею исполнилось 8 лет, он стал жить отдельно от отца в специально построенном для него трехэтажном Теремном дворце. С 14 лет он стал сопровождать государя во время торжественных выходов.

13 июля 1645 первого царя Дома Романовых не стало, а 18 сентября умерла его жена Евдокия. Так, в 16 лет Алексей Михайлович остался круглым сиротой. Легко понять скорбь юного государя, который вместо положенных ему по церковному обычаю 40 дней траура горевал по родителям целый год. Царский венец — шапку Мономаха — в Успенском собо-ре на него возложили вскоре по прошествии траура, 28 сентября 1645 г.

После венчания на царство Алексей Михайлович должен был немедленно жениться, так как только женатый человек считался совершеннолетним. Вы-бором невесты занимался Борис Иванович Морозов, царский воспитатель. Из 200 девиц, привезенных в Москву на смотрины, царю представили только шесть. Сначала царь выбрал дочь касимовского помещика Евфимию Всеволжскую. Но она, по неведомым причинам, в присутствии царя упала в обморок (враги Морозова утверждали, будто по его приказу невесте слишком сильно затянули волосы под венцом). Тогда Всеволжскую обвинили в падучей, и царь не решился на ней жениться. Морозов подыскал ему новую невесту — красавицу Марию Милославскую. Царский лекарь Коллинз сообщает, что она была дочерью небогатого дворянина, который служил в посольском приказе и подносил на пирах вино иностранцам, а дочь его, будущая государыня, даже была вынуждена собирать грибы и торговать ими на рынке. Неудивительно, что сам Морозов женился на сестре царицы, породнившись, таким образом, со своим царственным воспитанником. Однако это не спасло Морозова от краха. Теперь становится понятным, почему царь был милостивым к Борису Ивановичу. Неудачная попытка увеличить доходы казны путем высоких пошлин на соль привела к Соляному бунту 1648 г., в ходе которого восставшие потребовали казни Морозова. Царь спас своего родственника, удалив его из Москвы в Кирилло-Белозерский монастырь. После возвращения в столицу тот продолжал пользоваться расположением Алексея Михайловича, но уже не играл прежней роли в управлении. Первым царским советчиком и даже «вторым великим госуда-рем» стал «собинный друг» царя — Новоспасский архимандрит Никон — в скором будущем — митрополит Новгородский (с 1650 г.) и патриарх всея Руси (с 1652 г.).

Бунт 1648 г. и продолжающиеся волнения имели два важных следствия. В 1649 г. было принято Соборное Уложение, которое укрепило положение Романовых, создавшееся после Смуты, и значительно усо-вершенствовало русское законодательство. По мне-нию правительства, издание Уложения должно было внести порядок и закономерность в управление и смягчить народное недовольство. Вторым следствием Соляного бунта стала большая самостоятельность царя: он приобрел собственный взгляд на вещи.

Еще большее влияние на становление его лично-сти оказала война с Польшей за Украину в 1654— 1656 гг. Царь сам выступил в поход с войсками, по-бывав в Литве и Ливонии. Именно в ходе войны проявились положительные качества царя — он показал себя как зрелый политик и гуманный человек.

Царь вел заметки об этой войне. В них сквозит примечательная черта — забота о ратниках. Он пони-мал, что вовсе без жертв обойтись нельзя, но предла-гал воеводам вести дело с наименьшими потерями и готов был простить многое, но не лишние жертвы. В письмах царя имеются следующие строки: «Людей наших всяких чинов 51 человек убит, да ранено 35 че-ловек; и то благодарю Бога, что от трех тысяч столько побито, а то все целы, потому что побежали, а сами плачут, что так грех учинился… Радуйся, что люди, целы». Нужно иметь особый склад души — радовать-ся бегству своих воинов, тем спасшихся. Когда иностранный офицер на русской службе предложил ввести смертную казнь за бегство с поля боя, царь с негодованием отказался от такого шага на том основании, что Бог не всем даровал одинаковую храбрость, и карать за это было бы жестоко.

В завоеванных городах Алексей Михайлович не спешил устанавливать свой суд, уважая местные тра-диции, и, в частности, удовлетворил челобитную жителей Могилева, желавших жить по магдебургскому праву, носить прежнюю одежду, не ходить на войну и проч. Во второй раз он приехал в Смоленск, чтобы прекратить мародерство и погромы.

Война с Польшей длилась до октября 1656 г., когда Россия, опасаясь чрезмерного усиления шведов, занявших Познань, Варшаву и Краков, заключила перемирие с поляками, начав военные действия про-тив Карла X. В отличие от польской кампании, которая вернула России потерянный в Смуте Смоленск и позволила взять Полоцк и Вильну, русско-шведская война кончилась невыгодным миром в Кардисе в 1661 г., по которому царь уступил все ранее завоеван-ные местности. Эти невыгодные условия были связа-ны со смутами в присоединившейся к России Мало-россии и новой войной с Польшей. После ощутимых поражений в 1659 г. под Конотопом и под Чудновом, России благодаря успешным действиям гетмана Брюховецкого и князя Рамодановского удалось, однако, взять реванш. Внутренние беспорядки в Польше способствовали этому. В январе 1667 г. в деревне Андрусово воюющие стороны заключили перемирие на 13 лет. По этому договору Россия получила Смоленск, Северскую землю, левую сторону Днепра и Киев на два года. В период войны царь лично побывал в Ви-тебске, Полоцке, Могилеве, Ковно, Гродно, Вильне, познакомился с западными обычаями. Вернувшись в Москву, он начал вносить изменения в придворную обстановку. Во дворце появились обои (золотые кожи) и мебель немецкого и польского образца.

В 50—60 гг. происходят и важные изменения во внутренней жизни страны — реформа Церкви, вдохновителем которой был сам царь, а проводил ее на первых порах царский любимец патриарх Никон. В 1658 г. царь, ставший гораздо более самостоятельным и независимым, разошелся во взглядах с патриархом, который, оскорбленный государем, самовольно удалился из Москвы в подмосковный Воскресенский Новоиерусалимский монастырь. До 1666 г. церковь фактически оставалась без патриарха, что сильно мучило благочестивого царя. Затем Церковный собор с участием восточных иерархов лишил Никона сана и приговорил к ссылке в Кирилло-Белозерский монастырь простым чернецом. Церковными делами стал заниматься сам государь.

Испытания, выпавшие на период царствования Алексея Михайловича: Медный бунт, восстание 1667 г., движение Стеньки Разина 1670 г., не изменили характер царя, не ожесточили его. Пожалуй, очень точно описал характер царя С. Ф. Платонов в очерке «Царь Алексей Михайлович».

«Сама наружность царя сразу говорила в его пользу и влекла к нему,— пишет историк.— В его живых голубых глазах светилась редкая доброта; взгляд этих глаз, по отзыву современника, никого не пугал, но добрял и обнадеживал. Лицо государя, полное и румяное, с русою бородой, было благодушно при-ветливо и в то же время серьезно и важно, а полная (потом чересчур полная) фигура его сохраняла вели-чавую и чинную осанку. Однако царственный вид Алексея Михайловича ни в ком не будил страха: чув-ствовалось, что не личная гордость царя создала эту осанку, а сознание важности и святости сана, который Бог на него возложил».

Существуют положительные отзывы о царе иностранцев, и это особо показательно, если вспомнить, что их авторы вовсе не были друзьями или поклонниками Москвы. По-видимому, Алексей Михайлович всем, кто имел случай его узнать, казался светлой личностью, и всех удивлял своими достоинствами и приятностью. Такие впечатления современников подтверждаются письмами и посланиями самого царя.

В эпистолярном наследии Алексея Михайловича имеется все, что говорит читателю о необыкновенно восприимчивом и впечатлительном человеке. Его занимает и волнует все одинаково: и вопросы политики, и военные реляции, и смерть патриарха, и садоводство, и вопрос о том, как петь и служить в церкви, и соколиная охота, и театральные представления, и буйство пьяного монаха в его любимом монастыре.

Имеются упоминания о том, что Алексей Михайлович был человеком весьма вспыльчивым, но так же легко, как гневался, царь умел прощать и мириться, если, конечно, государственные интересы не требовали длительной опалы или ссылки виновника царской немилости.

Всякое горе и беда живо трогали царя. Так, он утешал князя Никиту Ивановича Одоевского, когда у последнего внезапно умер сын. Князь был в Казани, и Алексей Михайлович послал ему письмо, где развивал мысль, что светлая кончина человека без страданий, «в добродетели и в покаянии добре», есть милость Господня, которой следует радоваться даже и в минуты естественного горя.

Слова утешения нашлись у царя и для Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, сын которого, по имени Воин, бежал за границу, изменил государю и Отечеству. Алексей Михайлович даже пытался утешить отца надеждою на возвращение сына, не изменившего якобы, а только увлекшегося по молодости. Царь оказался прав: Афанасьев «сынишка Войка» скоро вернулся из дальних стран во Псков, а оттуда в Москву. Алексей Михайлович сначала отказался принять отставку безутешного отца, затем «пожаловал» и сына. Молодой Ордин-Нащокин получил прощение и за верную службу отца «написан по московскому списку с отпуском на житье в отцовские деревни».

Любил государь и повеселиться. В письме к Матюшкину он сообщает: «Тем утешаются, что столников беспрестани купаю ежеутро в пруде… за то кто не поспеет к моему смотру, так того и купаю!» В отличие от своего сына, шутки которого превращались в издевательство, Алексей Михайлович, как правило, потешался безобидно. Поэтому стольники нарочно опаздывали к смотру: ведь после принудительного омовения их удостаивали великой чести и приглашали к царскому столу.

Благодушие, мягкость, общительность и веселый нрав сочетались в царе с глубокой образованностью. Он вполне овладел не только доступными русскому человеку его времени библейскими и светскими зна-ниями, но и самим книжным языком, затейливым и цветистым в XVII в., под стать «узорочью» икон и фресок, архитектуры и декоративно-прикладного искусства. Но в отличие от книжников своего века царь никогда не жертвовал ясностью мысли ради красоты формы. За каждой фразой в эпистолярии и литературных опытах царя стоит живая и ясная мысль, видимо, он привык размышлять, привык свободно и легко высказывать то, что надумал, и говорил притом только то, что думал.

Чтение способствовало религиозности царя. Его главным духовным интересом было спасение души. Всякому виновному он указывал, что тот своим по-ступком губит душу и служит сатане.

Царь гораздо шире понимал Православие, чем большинство его приближенных. Ревниво оберегая чистоту веры, он в то же время считал не только воз-можным, но и полезным общение с иностранцами, старался перенимать их технические знания и военный опыт. Для царя на первом месте в христианстве была религиозная мораль, а не сами по себе форма и обряд, причем мораль эта была не сухим кодексом отвлеченных нравственных правил, а своего рода фи-лософией жизни, проявляясь в любящем слове, в теплом, бережном, чутком отношении к людям. Религи-озность царя, строгое соблюдение церковных постов, аскетизм — все это, казалось бы, плохо сочеталось с такой чертой характера Алексея Михайловича, как любовь к красоте «мира сего», ярко проявившаяся в увлечении соколиной охотой и сельским хозяйством. Царь даже написал специальное сочинение «Урядник сокольничья пути», где очень тонко рассуждает о красоте разных охотничьих птиц, о прелести лета и удара, о внешнем изяществе самой охоты. То же чувство прекрасного заставляло царя увлекаться внешним благочестием церковного служения и строго следить за ним, иногда даже нарушая его внутреннюю чинность. В записках Павла Алеппского можно видеть много примеров, как царь распоряжался в церк-ви, наводя порядок и красоту в такие минуты, когда, по нашим понятиям, ему надлежало хранить молча-ние. Эстетический вкус Алексея Михайловича ска-зывался и в выборе любимых мест — это Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде или село Коломенское. Соединение аскетизма и светлого взгля-да на жизнь не противоречат в натуре Алексея Ми-хайловича, они в нем органичны. Религия и молитва, по его мнению, не исключают удовольствий и потех. Царь не считал свою любимую соколиную охоту или рассматривание диковинных иноземных вещей гре-хом, не каялся в том. Развлечение спасает от худшего греха — печали и уныния. Вот что пишет царь в «Уряднике сокольничья пути»: «И зело потеха сия полевая утешает сердца печальныя будите охочи забавляйтеся, утешайтеся сею доброю потехою… да не одолеют вас кручины и печали всякие». Печаль — грех, от нее надо лечиться. Лекарство — развлечение. Но надо знать этому лекарству меру. В том же настав-лении сокольникам царь напоминает: «Правды же и суда и милостивыя любве и ратного строя николиже позабывайте делу время и потехе час». Итак, цель жизни для Алексея Михайловича — спасение души, а забавы — лишь «утешение», снисхождение к естественной человеческой немощи, дабы не совершить тягчайший грех уныния.

Конечно, «несть человека, аще без греха», светлые стороны натуры Алексея Михайловича перемежались тенями. Один из озлобленных реформами уличных озорников Савинка Корепин болтал на Москве про юного государя, что «царь глуп, глядит все изо рта у бояр Морозова и Милославского: они всем владеют, а сам государь все это знает, да молчит: чорт у него ум отнял». Мысль, что «царь глядит изо рта», высказывалась не раз и позднее другими современниками «тишайшего».

Действительно, как отмечает С. Ф. Платонов, «при всем своем уме царь Алексей Михайлович был безвольный и временами малодушный человек». Историк находит подтверждение этой мысли в письмах царя. В 1652 г. он пишет Никону, что дворецкий, князь Алексей Михайлович Львов, «бил челом об отставке». Это был возмутительный самоуправец, много лет без-наказанно сидевший в Приказе Большого дворца. Царь обрадовался, что можно избавиться от Львова, и «во дворец посадил Василья Бутурлина». С наивною похвальбою он сообщает Никону: «А слово мое ныне во дворце добре страшно, и (все) делается без замотчанья!» Значит, такова была наглость князя Львова, что ему не страшно казалось и царское слово, и так велика была слабость государя, что он не мог изба-виться от своего дворецкого!

При отсутствии сильной и твердой воли Алексей Михайлович не мог взять в свои руки настроение окру-жающих, не мог круто разделаться с виновными. «Он мог вспыхнуть, выбранить и даже ударить, но затем быстро сдавался и искал примирения. Он терпел князя Львова у дел, держал около себя своего плохого тестя Милославского, давал волю безмерному властолюбию Никона потому, что не имел в себе силы бороться ни со служебными злоупотреблениями, ни с придворными влияниями, ни с сильными характе-рами».

Другое отрицательное свойство характера царя Алексея историк видит в том, что «тишайший» «не умел и не думал работать. Он не знал поэзии и ра-достей труда и в этом отношении был совершенною противоположностью своему сыну Петру. Жить и наслаждаться он мог среди «малой вещи», как он называл свою охоту и как можно назвать все его иные потехи. Вся его энергия уходила в отправление того «чина», который он видел в вековом церковном и дво-рецком обиходе. Вся его инициатива ограничивалась кругом приятных «новшеств», которые в его время, но независимо от него, стали проникать в жизнь мо-сковской знати. Управление же государством не было таким делом, которое царь Алексей желал бы принять непосредственно на себя. Для него существовали бояре и приказные люди. Сначала за царя Алексея правил Борис Иванович Морозов, потом настала пора князя Никиты Ивановича Одоевского, за ним стал временщиком патриарх Никон, правивший не только святительские дела, но и царские, за Никоном последовали Ордин-Нащокин и Матвеев. Во всякую минуту деятельности царя Алексея мы видим около него доверенных лиц, которые правили. Царь же, так сказать, присутствует при их работе, хвалит их или спорит с ними, хлопочет кругом действительных работников и деятелей. Но ни работать с ними, ни увлекать их… он не может».

Таким образом, «тишайший» государь, в отличие от сына, не осознавал потребности глубоких реформ в русской жизни, существенных перемен. Ему каза-лось, что все остается неизменным, прочным, по столь любимому им порядку и чину. В реформе церкви он видит не изменение книг, чинов и обрядов, а лишь их исправление в соответствии с древней практикой. В войнах за выход к морю — возвращение утраченных Россией в Смутное время земель. В заимствованиях «войск иноземного строя», некоторых военно-технических и культурных новшеств с Запада, в по-пытке секуляризации церкви — путь к укреплению государства, а отнюдь не разрушение традиционной культуры. А если все идет по накатанной колее, по заведенному порядку, стоит ли вмешиваться в события?

Таким образом, царь не чувствовал себя реформатором. Отсюда непоследовательность и нерешительность первых попыток реформ в царствование Алексея Михайловича. Преобразователи, за исключением, может быть, Ордина-Нащокина в реальной политике и Юрия Крижанича в теории, еще не осознавали преобразований. Им казалось, что они завершают вос-становление и реставрацию Московского царства, начатые при Михаиле. Между тем нет ни одного преобразования Петра I, которое не имело бы аналога, пусть слабого и бледного, в царствование его отца. «Этому-то царю,— пишет В. О. Ключевский,— при-шлось стоять в истоке самых важных внутренних и внешних движений. Разносторонние отношения, ста-ринные и недавние, шведские, польские, крымские, турецкие, западнорусские, социальные, церковные, как нарочно, в это царствование обострились, встретились и перепутались… и над всеми ними как общий ключ к их решению стоял основной вопрос: оставаться ли верным родной старине или брать уроки у чужих. Царь Алексей разрешил этот вопрос по-своему: чтобы не выбирать между стариной и новшествами, он не разрывал с первой и не отворачивался от последних».

Такой ответ на вызов времени был, конечно, непоследовательным и противоречивым. Этим объясняет-ся драматичный личный итог, с которым царь пришел к концу своего жизненного пути. «Собинный друг» государя, опальный патриарх Никон находился в заключении, как и его противник протопоп Аввакум. Оба были знакомы и симпатичны царю. Столь люби-мую и почитаемую царем Православную Церковь раздирал раскол. Правительственные войска, неза-долго до кончины «тишайшего» после 8-летней блокады и осады взяли твердыню старой веры Соловецкий монастырь.

Впрочем, у царя было и утешение. Женат был он дважды: на урожденной М. И. Милославской, родив-шей 13 детей (умерла 4 марта 1669 г.), а после ее смерти на Н. К. Нарышкиной, которая пережила своего мужа и подарила ему сына и двух дочерей.

Алексей Михайлович умер в январе 1676 г., успев благословить на царство старшего сына Федора, отдать приказ освободить из тюрем всех узников, простить долги, причаститься и собороваться.

4 ДЕНЬ ЦАРЯ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА»

Чтобы Лучше вникнуть в ту эпоху, понять харак­тер XVII века в России, проследим жизнь «тишайше­го» государя не в воинских походах и важных госу­дарственных делах, а в повседневном быту. Историк А. А. Кизеветтер написал специальное сочинение под названием «День царя Алексея Михайловича» (М., 1904), в котором шаг за шагом прослеживается обыч­ный день царя; Позднейшие историки провели допол­нительные исследования по этому вопросу.

Государь вставал в 4 часа утра и сразу выходил в крестовую палату, где читал ряд молитв, по оконча­нии чего прикладывался к праздничной иконе, а ду­ховник кропил его святой водой. Затем он направ­лялся к царице и вместе с нею шел к заутрене. После заутрени растворялась дверь из внутренних покоев в переднюю палату, где собирались ближние бояре и думные чины — в кафтанах из сукна, атласа, а то и парчи, в высоких шапках из меха соболя или че-нобурой лисы.

Царь беседовал с ними, ему сообщались последние новости. Он благодарил, тут же жаловал отличив­шихся. Ему кланялись в ответ.

Затем царь шел к обедне в кремлевские соборы. Выходил он в «порфире и короне», его окружали рынды, одетые в белые, шитые серебром кафтаны и высокие бархатные шапки, шитые жемчугом. Народ встречал царя земными поклонами. Выход его к обедне имел определенный смысл: он свидетельствовал о стабильности существующего порядка и подчеркивал своеобразное единение царя с народом. Обедня заканчивалась в 10 часов, и царь удалялся во внутренние покои «сидеть с бояры», то есть заниматься государственными делами. Бояре сидели по знатности, думные дьяки стояли, иногда, когда заседание затягивалось, царь и им разрешал садиться. В эти же часы государь работал в Тайном приказе. В праздники Дума не собиралась, а проходили приемы послов или приглашали патриарха с духовенством.

Обедал государь чаще всего один. Хотя Алексей Михайлович был очень воздержан в еде, часто постился, но даже в будние дни к его столу подавали до 70 блюд. Они, как и хмельные напитки, посылались отличившимся боярам. Сам царь пил квас, редко овсяную брагу или пиво. Каждое блюдо, подаваемое к его столу, пробовали (повара, дворецкие, стольники, ключники, кравчие) из-за боязни яда. В праздничные дни стол роскошно сервировался. Всегда за ним было много гостей. Приглашение на царский пир было весьма почетно, хотя нередко между боярами возникали местнические ссоры.

После обеда царь ехал на соколиную охоту или ложился отдохнуть на 2—3 часа (если ночью молил­ся). Выезд царя пышно обставлялся:, зимой подавали широкие раззолоченные сани, обитые персидскими коврами. Вокруг саней теснились стрельцы. Впереди мели путь и разгоняли толпу. Завершал шествие отряд жильцов — своеобразной дворцовой гвардии. Летом царь ездил верхом.

Возвратившись, царь шел к вечерне и остаток дня проводил в кругу семьи. Алексей Михайлович и Марья Ильинична вместе ужинали, потом призывались странники, старцы. По вечерам царь читал (Св. Писание, жития, духовные слова и поучения, летописи, хроники и хронографы, посольские записки, книги по географии, а также повести и рассказы, при­возимые из Польши), а еще чаще писал. Иногда вечером шли в Потешную палату — своеобразный театр-балаган, где выступали шуты, карлики, уроды, скоморохи. Со временем шутов и скоморохов потеснили музыканты, игравшие на органах и цимбалах, «баха-ри и домарчеи», певцы и рассказчики народных сказаний. Позднее в этой палате разыгрывались настоя­щие спектакли, ставились европейские комедии. В де­вять часов вечера государь уже спал.

Так спокойно и размеренно проходил почти каж­ый день Алексея Михайловича, не чуравшегося постоянного, упорного государственного делания. Разработав шутовской чин производства в сокольники, царь собственноручно присылал характерное отступление: «Правды же и суда и милостивой любви и ратного строя никогда не забывайте: делу время и потехе час».

Русская сатирическая повесть XVII века (стр. 1 из 3)

Федеральное агентство по образованию Российской Федерации

Нижегородский государственный педагогический университет

Филологический факультет

Кафедра русской литературы

Контрольная работа

по древнерусской литературе

Русская сатирическая повесть XVII века

2009 год

Общая характеристика обстановки XVII века

В середине XVII века у московских верхов возникла иллюзия, что страна вступила в период стабилизации. Казалось, что Смута с ее идеологическим и социальным антагонизмом окончательно преодолена, что Россия вновь обрела вожделенную «тишину и покой», вновь превратилась в «святую Русь», последний оплот вселенского православия. Но скоро, очень скоро выяснилось, что единство нации – не более чем фикция. Переломным стал 1652 год.

Он начался пышными церковными торжествами, продолжавшимися весну и лето. 20 марта из Чудова монастыря в Успенский собор было перенесено тело патриарха Гермогена, который в 1612 г. погиб мученической смертью в захваченной поляками Москве. Тогда же Никон, еще не патриарх, еще новгородский владыка, с большой свитой отправился на Соловки за мощами митрополита всея Руси Филиппа Колычева, некогда задушенного Малютой Скуратовым по приказу Ивана Грозного. В главном храме Соловецкой обители Никон возложил на гроб страдальца государеву грамоту. В ней царь Алексей Михайлович молил Филиппа «разрешити прегрешения прадеда нашего» (для придания легитимного блеска своему недавнему самодержавию Романовы постоянно подчеркивали, что Алексей приходился внучатным племянником царю Федору Ивановичу, хотя это было родство по женской линии, по первой жене Ивана Грозного Анастасии). Царь «преклонял свой сан» перед церковью, публично приносил ей повинную.

Пока Никон был в отсутствии, Москва торжественно упокоила в Успенском соборе еще одного архипастыря, Иова, который был лишен престола и сослан в Старицу Лжедмитрием. Через несколько дней после этой церемонии умер престарелый патриарх Иосиф; так что 9 июля, когда столица крестным ходом и колокольным звоном встречала Никона, она встречала нового главу русской церкви. За руководство церковью после Смуты боролись две силы, две группировки. Первая – это епископат и богатые монастыри (в крепостной зависимости от них находилось восемь процентов населения России). Вторая – это приходской клир, белое духовенство, которое по достаткам и образу жизни мало отличалось от посадских мужиков и крестьян. Вторую группировку возглавляли протопопы – царский духовник Стефан Вонифатьев, Иван Неронов, Аввакум. К этому кружку «боголюбцев», «ревнителей благочестия» принадлежал и Никон.

«Когда Никон, «собинный друг» молодого царя Алексея, был возведен на патриаршество, выяснилось, что оцерковление жизни он понимал совсем не так, как его недавние сотрудники. Планы Никона предусматривали, чтобы Русь возглавила вселенское православие. Он решительно поддержал стремления Богдана Хмельницкого воссоединиться с Россией, не побоявшись неизбежной войны с Речью Посполитой. Он мечтал об освобождении балканских славян. Он дерзал думать о завоевании Царьграда.

Эта идея православной империи и вызвала церковную реформу. Никона беспокоила разница между русским и греческим обрядами: она казалась ему препятствием для вселенского главенства Москвы. Поэтому он решил унифицировать обряд, взяв за основу греческую практику, которая, кстати, недавно была введена на Украине и в Белоруссии. Перед великим постом 1653 г. патриарх разослал по московским храмам «память», предписав заменить двуперстное крестное сложение трехперстным. Затем последовала правка богослужебных текстов, вплоть до символа веры. Тех, кто отказывался подчиниться нововведениям, предавали анафеме, ссылали, заточали в тюрьмы, казнили. Так начался раскол.

Предпочтя греческий обряд, Никон исходил из убеждения, что русские, принявшие христианство из Византии, самовольно исказили его. История свидетельствует, что Никон заблуждался. Во времена Владимира Святого греческая церковь пользовалась двумя различными уставами, Студийским и Иерусалимским. Русь приняла Студийский устав, который в Византии со временем был вытеснен Иерусалимским. Таким образом, не русских, а скорее греков нужно было уличать в искажении старины.

Ни царь, ни бояре, ни дворянство в целом не могли смириться с притязаниями патриарха. На соборе, низложившем Никона, было заявлено: «…никто же не имеет толику свободу, да возможет противиться царскому велению…, патриарху же быти послушливу царю». Никон хотел беспредельной власти – такой же, как у римского папы. Но дворянство победило его, и дворянский царь Алексей Михайлович стал абсолютным монархом вроде Людовика XIV, который был ему почти ровесником.

В то же время дворянство поддержало церковную реформу. Она облегчала сношения с воссоединенной Украиной, да и проект объединения православных славян под эгидой Москвы занимал умы тогдашних русских политиков. В этой связи показательно, что дворянство почти не участвовало в защите старой веры. Редкие исключения прекрасно подтверждают это правило. Для знаменитой боярыни Федосьи Морозовой, дочери окольничего Прокопия Соковнина, верность старому обряду была семейным, а не сословным делом. В 1675 г. вместе с Морозовой была замучена ее сестра княгиня Евдокия Урусова, а двадцать лет спустя по делу о заговоре против Петра был казнен их брат Алексей Соковнин, «потаенный великой ереси раскольник». Семейным делом было староверие и у князей Хованских. Дворянство не хотело пойти на оцерковление русской жизни – ни в варианте Никона, ни в варианте «боголюбцев». Напротив, ограничение прав и привилегий церкви, секуляризация быта и культуры, без чего Россия как европейская держава не могла существовать, – вот идеал дворянства, который впоследствии воплотился в деятельности Петра.

Естественно поэтому, что старообрядческое движение очень скоро превратилось в движение низов – крестьян, стрельцов, казаков, бедных слоев посада, низового духовенства. Оно выдвинуло своих идеологов и писателей, которые критику реформы и апологию национальной старины сочетали с неприятием всей политики дворянской монархии.

Эти события потрясли церковь до самого основания. Однако ни уход Никона, ни соборная анафема старообрядцам не внесли успокоения в церковную верхушку, принявшую реформу.

Православная церковь всегда исходила из того, что она доказывает свою непогрешимость самим бытием своим. Отсюда преобладание катехизического способа убеждения: ставится вопрос – следует ответ. Свободное обсуждение не допускается.

В XVII в. резко повысился удельный вес авторских произведений. При этом, однако, анонимная струя, в средневековье преобладающая, также не ослабевала. Однако прежде анонимность была характерна для всей литературы. Теперь анонимной остается в первую очередь беллетристика. Это объясняется тем, что беллетристический поток был стихийным и неуправляемым. Если творчество писателей-профессионалов основывалось на жестких принципиальных критериях, диктуемых групповыми соображениями, то беллетристика в известной мере была «фольклористическим фактом».

Однако и анонимной беллетристике присуща та же художественная и идеологическая пестрота, которая свойственна авторской продукции. Связи с Европой дали переводный рыцарский роман и новеллу. Расширение социальной базы культуры вызвало к жизни смеховую литературу низов. Эти низы – площадные подьячие, грамотное крестьянство, бедное духовенство – заговорили независимым и свободным языком пародии и сатиры.

Демократическая сатира. «Древнерусский смех»

Русская действительность «бунташного» XVII столетия, активное участие в восстаниях посадского населения явились той почвой, на которой возникла демократическая сатирическая повесть второй половины XVII века. Социальная острота, антифеодальная направленность литературной сатиры сближали ее с устно-поэтической сатирой: сатирическими сказками о животных, сказками о неправедных судьях и антипоповскими сказками. Именно из народной сатиры черпала русская демократическая сатирическая повесть свои темы, образы и художественно-изобразительные средства.

Социальный протест простив «неправедных судей», взяточничества и крючкотворства, судебной волокиты звучит в сатирических повестях о Шемякином суде и о Ерше Ершовиче.[1]

Растущему расслоению русского общества в XVII в. соответствовало и расслоение культуры. На одном ее полюсе возникают придворная поэзия и придворный театр, ориентированные на европейское барокко, на другом появляется оппозиционная идеологически и эстетически письменность городского плебса. Эту анонимную и близкую к фольклору посадскую струю принято обозначать термином «демократическая сатира». Если приложить к этому литературному слою общепринятые понятия о сатире (сатира всегда нечто отрицает, всегда обличает лица, институты, явления, будь то серьезно, как в античной культуре, либо смеясь, как в культуре нового времени), то окажется, что некоторые входящие в него произведения этим понятиям действительно соответствуют. Такова, например, «Калязинская челобитная», написанная в форме жалобы братии Троицкого Калязина монастыря на своего архимандрита Гавриила. Объектом сатирического обличения повесть избирает один из крупнейших монастырей России – Калязинский мужской монастырь, что позволяет автору раскрыть типичные черты жизни русского монашества XVII века. Монахи удалились от мирской суеты вовсе не для того, чтобы, умерщвляя свою плоть, предаваться молитве и покаянию. За стенами монастыря скрывается сытая и полная пьяного разгула жизнь. В пародийной форме слезной челобитной монахи жалуются архиепископу тверскому и Кашинскому Симеону на своего нового архимандрита – настоятеля монастыря Гавриила. В челобитной звучит требование немедленно заменить архимандрита человеком, гораздым, «лежа, вино да пиво пить, а в церковь не ходить», а также прямая угроза восстать против своих притеснителей. За внешним балагурством пьяных монахов в повести проступает народная ненависть к монастырям, к церковным феодалам. Основным средством сатирического обличения является язвительная ирония, скрытая в слезной жалобе чиновников.

О Патриархе Никоне | Сайт Свято-Тихоновского храма

Патриарх Никон
и вселенское православное царство.
(27 августа – 330 лет со дня кончины Патриарха Никона).

 Митрополит Макарий (Булгаков) так описывал в «Истории Русской Церкви» события, предшествовавшие избранию Новгородского митрополита Никона Патриархом Московским и всея Руси в 1652 году:

«И начал царь со всем своим синклитом, духовенством и народом умолять Никона, да будет патриархом в Москве и России, но Никон не соглашался, называя себя смиренным, неразумным, не могущим пасти словесных овец стада Христова. Прошло много времени в напрасных мольбах. Наконец царь и все присутствующие в церкви пали на землю и со слезами молили Никона принять патриаршество. И не вытерпел Никон при виде царя в таком положении, заплакал сам со всеми и, вспомнив, что сердце царя, по Писанию, в руце Божии, обратился к нему и ко всем, находившимся в церкви, с такими словами: «… Если вам угодно, чтобы я был у вас патриархом, дайте мне ваше слово и произнесите обет в этой соборной церкви перед  Господом и Спасителем нашим и Его Пречистою Матерью, Ангелами и всеми святыми, что … обещаетесь слушаться и меня как вашего главного архипастыря и отца во всём, что буду возвещать вам о догматах Божиих и правилах, в таком случае я по вашему желанию и прошению не стану более отрекаться от великого архиерейства». Тогда царь, и все бояре, и весь священный собор произнесли перед святым Евангелием и перед святыми чудотворными иконами обет исполнить всё, что предлагал Никон».

Для тех, кто сочтёт описанное неправдоподобным или подумает, что Никон таким образом набивал себе цену, скажем, что молодой царь Алексей Михайлович был очарован Никоном ещё в бытность того Новгородским митрополитом. Он с гордостью показывал его, сына простого русского крестьянина с Нижегородчины Никиту Минова, иностранным гостям, например, Иерусалимскому патриарху Паисию, который восхищался Никоном и, в свою очередь, хвалил его как мудрого наставника царю. Алексей Михайлович в переписке с Никоном наделял его самыми восторженными эпитетами: «Избранный и крепкосостоятельный пастырь, наставник душ и телес, возлбленный любимец и содружебник, солнце, светящее во всей вселенной, собинный друг душеный и телесный». Именно царь уравнял  Никона с собой в титуле, сказав в своей речи в Успенском соборе Кремля 23 октября (ст. стиля) 1653 году: «Мы, великий государь царь и великий князь… советовав с отцом своим и богомольцем, великим государем святейшим Никоном, патриархом Московским и всея Руси… приговорить изволили…»

А через месяц, в ноябре 1653 года, Вселенский патриарх Афанасий подал, будучи в Москве, царю Алексею Михайловичу «Слово понуждаемое», в котором писал, что русский царь должен занять престол Константина Великого, а Московский патриарх Никон – стать Вселенским патриархом.

Устами самого Вселенского патриарха Алексей Михайлович был «понуждаем» превратиться в царя всего православного мира, а патриарх Московский и всея Руси Никон – взять под свой омофор все православные церкви. Сам же Никон при своём поставлении в патриархи просил Бога, чтобы Он простёр державу царя Алексея Михайловича «от моря и до моря, и от рек до конца вселенныя, и расточенная  во благочестивое твоё царство возвратит и соберёт воедино и на первообразное и радостное возведёт, во еже бытии ти на вселенней царю и самодержцу христианскому и воссияти яко солнцу посреди звёзд».

Удивительно, но то же самое почти слово в слово (если не считать слов о Никоне) повторил год спустя Вселенский патриарх Афанасий в упомянутом письме к царю: «Твоя царская премногая милость, как солнце, сияет на всю вселенную; ты, государь, ныне на земле царь учинился всем православным христианам, а великий господин святейший Никон, патриарх Московский и всея Руси, по благодати Божией глава Церкви и исправление сущей православной христианской веры и приводит словесных овец Христовы в едино стадо…  Только тебя, великого государя, мы имеем столп и утверждение веры, и помощника в бедах, и прибежище нам, и освобождение. А брату моему, государь, и сослужителю, великому господину святейшему Никону – освящать  соборную апостольскую церковь Софии, Премудрости Божией в Константинополе…»

И святитель Афанасий, и патриарх Никон шли куда дальше иеромонаха Филофея с его идеей Москвы – Третьего Рима, поскольку Филофеем подразумевалась лишь передача духовно-политических прав павшей  под  ударами турок православной Византии  Московскому государству, а патриарх Афанасий прямо указывал, что бывшая Византия  должна перейти под политическую и духовную власть Москвы.

Между тем «отвоевать Константинополь»,  «занять престол Константина Великого» в понимании  патриарха Афанасия означало отвоевать у турок и Святую Землю, которая при императоре Константине была неотъемлемой частью Восточной  Римской  империи (т.е. Византии). Можно сказать, речь уже шла не о Москве – Третьем Риме, а о Москве – Новом Иерусалиме. И это вовсе не преувеличение, поскольку ещё царь Борис Годунов хотел в центре Кремля построить  собор Воскресения Христова с Гробом Господним по иерусалимскому образцу, что придало бы «целостность создаваемой модели Российского государства как последнего и единственного православного царства» (А.Л.Баталов), но это ему не удалось. И вот патриарх Никон при поддержке царя Алексея Михайловича начал  в 1656 году строительство под Москвой, неподалёку от Павловской Слободы, Нового Иерусалима (покуда старый ещё находился под властью «агарян»).

В идеях патриархов Афанасия и Никона – ключ к пониманию той эпохи. И одновременно – ключ к пониманию затеянной Никоном при поддержке царя Алексея Михайловича церковной реформы, призванной восстановить единство в обрядах, претерпевших у нас  не столь принципиальные, но заметные изменения после того, как Константинопольская  патриархия, гордо именовавшаяся Вселенской, стала в 1453 году фактической заложницей турок-осман. До 1589 года Русская Церковь по-прежнему считалась митрополией Вселенского патриархата, однако в новых условиях «Церковь-мать» имела не так уж много возможностей следить , чтобы наши обряды во всём соответствовали греческим, установленным в византийские времена.  Теперь же, когда речь зашла о повышении роли Московского патриархата в православном мире, естественным образом возникла необходимость в унификации обрядов. 

Историк  Русской Церкви А.В.Карташев писал: «…Никона осенила гигантская идея – осуществить через Москву Вселенское Православное Царство. А для этого следовало уравняться с греками  в обряде и чине. Следовательно, и поправлять книги и обряды надо не по древним славянским, а по греческим текстам, и именно нынешним». Отметим, что в последних словах Карташева отражена старообрядческая версия событий. Как следует из «Истории Русской Церкви» митрополита Макария (Булгакова), в большинстве случаев «поправляли» книги и обряды вовсе не по современным греческим текстам, а по старинным, ещё  византийским (на доставку которых в Москву потратили много средств и времени), а также по хранившимся в России «старым харатейным  славянским книгам».

Не вызывает никаких сомнений, что царь не только хотел видеть Никона  «отцом своим и богомольцем», но и  «великим государем»  духовным, оставаясь при этом великим государем земным. А что же Никон? По словам А.В.Карташева: «Он решительно примыкал к большой государственной мысли царя Алексея о превращении  русского царства во вселенское, нео-«цареградское», и решительно был занят своей программой-максимум о возвышении Церкви над царством». Вероятно, поначалу царь  и с этим был согласен, что называется, абстрактно – ну, во всяком случае, допускал равные права священства и царства.

Но, как известно, лукавый скрывается в деталях. Во второй половине XVII века православная компонента в международной политике России являлась преобладающей. У нас тогда просто не было друзей  среди неправославных народов, даже славянских. Идея славянского единства, главная роль в осуществлении которого принадлежит России, уже существовала среди славян-католиков, но расцвет получила лишь спустя два века. А пока сильнейшую тягу к России испытывали лишь православные народы, в том числе и неславянские, да представители древних апостольских церквей ( например, армяне). Когда же с присоединением левобережной Украины и части Белоруссии идея православной империи, Третьего Рима, стала вдруг обретать черты реальности, то роль  «священства», то есть Московского  патриарха, и впрямь  стала  «царства преболе  есть», как написал Никон Паисию.

Прежде, когда русские великие князья и цари уезжали на войну, представители православных народов никогда не обращались к московским митрополитам и патриархам с письмами по поводу светских дел, лишь косвенно связанных с религией. А вот когда царь Алексей Михайлович уехал  в 1654 году на войну с Польшей, во всём православном мире восприняли дело так, что  «на хозяйстве» в Москве остался другой  «великий государь» — патриарх Никон, и стали посылать челобитные непосредственно ему. Никон в подавляющем большинстве случаев пересылал  их в Белоруссию царю, но, если дело не терпело отлагательства, он, не будучи по природе бюрократом, принимал решение и сам. На это не преминули обратить внимание Алексея Михайловича ревниво относившиеся к неслыханному возвышению Никона царедворцы.

Как известно, одним из поводов отречения Никона от патриаршества явилось то обстоятельство, что царь не пригласил его на встречу в Москве 6 июля (ст. стиля) 1658 года грузинского царевича Теймураза. Поскольку Теймураз представлял православную страну, отсутствие патриарха, второго «великого государя», на приёме само по себе было плохим сигналом  православным народам с точки зрения общей для царя и Никона идеи  Вселенского Православного Царства. Потому что залог создания такого Царства – безусловное единство светской и духовной властей. Никон отнёсся к поступку Алексея Михайловича со смирением, которое, возможно, ему трудно далось. Но когда он послал на церемонию своего представителя, князя Мещерского, того дважды ударил палкой по голове и оскорбил царский окольничий Хитрово, а царь не стал расследовать без проволочек этот безобразный поступок. Конечно, Никон, которому Алексей Михайлович и всё его окружение дали на патриаршей интронизации клятву послушания, такого унижения уже не мог оставить без ответа, потому что унижался уже не столько он сам, сколько возглавляемая им Церковь. Никон оставил патриарший престол, не снимая с себя сана патриарха, и уехал в основанный им Ново-Иерусалимский  Воскресенский монастырь.

Случайно ли, что разрыв царя и патриарха был связан со встречей грузинского царевича? Думаю, не случайно.  Царь, недавно вернувшийся с успешно протекавшей войны за освобождение  православных Речи Посполитой, увидел воочию, что будущее Вселенское Православное Царство – уже не миф, и серьёзно озаботился (не без нашёптываний лукавых царедворцев, естественно) своим положением в этом Царстве.  Ведь среди причин промосковских настроений в православном мире первой всё же было единство веры, а уж потом – желание перейти под руку московского царя. Визит в июле 1658 года православного иностранного гостя дал повод Алексею Михайловичу показать, «кто в Третьем Риме главный».

Тяжело, противоречиво складывалась Русская православная империя в условиях, когда после отречения Никона была принижена роль Церкви… Но, может быть, идея Вселенского Православного Царства в принципе не была жизнеспособной, если столь сильно зависела от личных взаимоотношений царя и патриарха? Будь на их месте другие люди, возникли бы те же пробле6мы. Весь вопрос в том, на какой основе возникло бы такое Царство.  На основе сакрального отношения к институту царской власти или на основе сакрального отношения к Церкви? В том, что здесь требуется неразрывное единство, никто не сомневался. Но какая власть является залогом этого единства – светская или духовная? Как ни прикидывай, а прав Никон: церковная компонента объединения должна преобладать – ведь так было, начиная с 1648 года, когда Украина восстала против католической Польши. И по сию пору это так.

 Вот доказательство: последний русский царь имел куда больше титулов, чем Алексей Михайлович, — он был и царём Польским, и великим князем Финляндским и т.д., и т.п., а где это всё сейчас? Сталин всё восстановил, кроме Польши и Финляндии, но мы-то сейчас не имеем даже Украины и Белоруссии. А вот Церковь наша – по-прежнему Церковь всея Руси и действует как русская почти на всей территории бывшей Российской империи. Православное население имперских (советских) окраин – наши самые надёжные и искренние друзья. Итак, священство в нашей истории действительно «царства преболе есть». Причём это вовсе не умаляет значение царства, ибо оно есть щит и опора православного государства. Но как у воина не щит и доспехи главное, а воинский дух, так и в православном царстве духовная составляющая первичнее державной.

Опыт 14-ти лет патриаршества Никона (из коих он лишь 6 лет непосредственно управлял Церковью) открыл новую, важнейшую и поучительнейшую страницу в истории нашей Церкви. Митрополит Макарий (Булгаков) писал: «При Никоне или, вернее, самим Никоном сделана была самая смелая из всех когда-либо у нас бывших и решительная попытка отстоять самостоятельность и независимость Русской Церкви от светской власти, хотя и кончившаяся для него неудачно.  При Никоне чаще, чем когда-либо, происходили сношения Русской Церкви с Греческою по делам церковным, чаще, чем когда-либо, приезжали к нам высшие греческие иерархи, и при их участии совершались у нас такие соборы, каких ни прежде, ни после у нас не бывало.  Да и сам Никон, с его необыкновенным умом и характером и с его необыкновенной судьбою, представляет собой такое лицо, которое резко выдаётся в ряду других наших патриархов и всех когда-либо бывших в нашей Церкви первосвятителей».

 Андрей Венедиктович Воронцов.
Из журнала «Русский дом»,2011, №8 ( с небольшими сокращениями).

На особинку — это… Что такое На особинку?

в особинку — нареч, кол во синонимов: 2 • в особину (4) • в особицу (11) Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013 …   Словарь синонимов

в особинку — в ос обинку …   Русский орфографический словарь

осо́бинка — и, ж. разг. Некоторая особенность, своеобразная черта. Ее тронуло, как Лиза говорила о Владимире Ильиче и во всех Ульяновых уловила особинку. Прилежаева, Три недели покоя. Бывает и у некрасивых людей то ли в выражении лица, то ли в стати, может… …   Малый академический словарь

Собинов — САБИНИН СОБИНИН СОБИНКИН СОБИНОВ СОБИН В русских говорах собина, собинный означало свой собственный, родной . Такое имя охотно давали ребенку наряду с церковным. Собина, собинка ты моя! ласково приговаривала мать, и значило это: Милый ты мой,… …   Русские фамилии

Сабинин — СОБИНИН СОБИНКИН СОБИНОВ СОБИН В русских говорах собина, собинный означало свой собственный, родной . Такое имя охотно давали ребенку наряду с церковным. Собина, собинка ты моя! ласково приговаривала мать, и значило это: Милый ты мой, родной!… …   Русские фамилии

Собин — САБИНИН СОБИНИН СОБИНКИН СОБИНОВ СОБИН В русских говорах собина, собинный означало свой собственный, родной . Такое имя охотно давали ребенку наряду с церковным. Собина, собинка ты моя! ласково приговаривала мать, и значило это: Милый ты мой,… …   Русские фамилии

Собинин — САБИНИН СОБИНИН СОБИНКИН СОБИНОВ СОБИН В русских говорах собина, собинный означало свой собственный, родной . Такое имя охотно давали ребенку наряду с церковным. Собина, собинка ты моя! ласково приговаривала мать, и значило это: Милый ты мой,… …   Русские фамилии

Собинкин — САБИНИН СОБИНИН СОБИНКИН СОБИНОВ СОБИН В русских говорах собина, собинный означало свой собственный, родной . Такое имя охотно давали ребенку наряду с церковным. Собина, собинка ты моя! ласково приговаривала мать, и значило это: Милый ты мой,… …   Русские фамилии

ОСОБИНКА — (прост.) по особенному. Мастерит всё по своему, от других в особинку. Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949 1992 …   Толковый словарь Ожегова

в особину — нареч, кол во синонимов: 4 • в особинку (2) • в особицу (11) • особо (40) • …   Словарь синонимов

My Table 301 Story Победители

Мой стол 301 История

Спасибо всем, кто прислал нам свои истории! Это была настоящая прогулка по переулку памяти. Мы вас всех ценим! Наши сотрудники читали их последние несколько дней и присылали нам голоса за их фаворитов. Они все такие замечательные — и голосование было ТАК близким!

Мы ценим всех, кто нашел время поделиться с нами своими мыслями и воспоминаниями. В ближайшее время вы все услышите от нас.

Сюжет Финалисты

---

Soby’s был нашим местом, куда можно было пойти на свидание, не имело значения, где мы сидели или кто был официантом, это всегда был незабываемый вечер с вкусной едой и великолепным обслуживанием. Мы с мамой всегда ходили к Соби пообедать перед выступлением в Центре мира, было принято, что мама заказывала водку с тоником и свиную вырезку… всегда! Мы открыли для себя буфет на День Благодарения в 2013 году, и он наверняка стал любимцем всей семьи.Вряд ли я знала, что День Благодарения 2017 будет моим последним с моей мамой и любимым мужем, они оба скончались в 2018 году. Мы задержались немного дольше в тот день, и мне интересно, сказал ли нам Бог, чтобы мы замедлились и наслаждались. Soby’s по-прежнему мое любимое место! Я был там несколько раз за последние несколько месяцев, это утешение в моей новой жизни. Я люблю проходить через эти большие деревянные двери, и запах всех этих вкусняшек ударил меня по лицу. Хороший грязный мартини и все, что есть в меню, и я знаю, что я дома!

Бекки Б

---

Мы с мужем начали регулярно посещать рестораны Table 301 чуть более 10 лет назад, в другое тяжелое время в нашей стране — финансовый кризис.В то время Table 301 выпускал подарочные сертификаты на 25 долларов, которые вы получали ежемесячно, если бы вы ходили в один из ресторанов один раз в месяц. В то время мы были студентами колледжа в Клемсоне, и для нас стало традицией раз в месяц ездить в Гринвилл на модное свидание, которое стало намного доступнее благодаря подарочному сертификату. Мы поженились через год после колледжа и собираемся отпраздновать нашу 7-ю годовщину. Ресторан Table 301 оставался основным продуктом во время наших отношений, и я не могу сказать вам, сколько праздничных ужинов и свиданий проводилось за эти годы в ресторанах Table 301.У нас есть наши любимые блюда в различных ресторанах — закуски с сыром Pimento и жареными зелеными помидорами в Soby’s (обычно мы просим сесть за стол 301 или попытаться занять одно из мест у окна в баре), брюссельская капуста и Duck Duck Goat. Пицца в Lazy Goat, запеченный козий сыр в Passerelle и любая паста в Jianna. Мы всегда быстро порекомендуем рестораны Table 301 другим людям, когда их спросят, и мне нравилось иметь возможность работать над связью с общественностью, когда я работал с Тарин.Было легко увлечься и раскрутить ресторанную группу, которую я всегда был большим поклонником.

Я знаю, что это время беспрецедентное и чрезвычайно тяжелое для ресторанной индустрии, но спасибо вам за все, что вы делаете и сделали для ресторанной сцены Гринвилля за эти годы.

Лаура М.

---

В начале октября 1998 года я был помолвлен со своей женой Джоан и пригласил овдовевшую мать Джоан присоединиться ко мне и Джоан за ужином и выступлением в Центре мира.День спектакля был холодным, шел туманный дождь. Я позвонил в Soby’s, и Карл ответил на звонок. Я знал, что в то время Soby’s не бронировал столик на ужин, поэтому объяснил Карлу, что моя будущая свекровь присоединится к Джоан и мне на ужин перед тем, как отправиться в Центр мира. Я попросил столик наверху у окна и у камина в шесть часов. Карл сказал, что я был прав в том, что Soby’s не бронировал столик, но если мы приедем в 6:00, запрошенный стол, скорее всего, будет доступен, и так оно и было.Я не помню, что мы ели на ужин, и не помню представление в Центре мира. Однако я помню, что моя будущая свекровь хотела на десерт попробовать Vanilla Cream Brûlée. В десертном меню было три мини-крем-брюле, каждое со своим вкусом. Был ваниль (для матери Джоан), шоколад (любимая Джоан), и у меня была клубника, которая не была моей любимой, но мне она очень понравилась. Я навсегда запомню тот вечер и тот десерт. Мне посчастливилось пообедать в некоторых из лучших ресторанов США, Европы и всего мира.Однако тот вечер в Soby’s и то, как к нам относился Карл, выделяются как лучший ресторанный опыт в моей жизни. Спасибо, Карл.

П.С. 30 октября исполняется двадцать вторая годовщина свадьбы. Несмотря на то, что мы видели Wicked три раза, в том числе один раз в Центре мира, мы планируем снова увидеть Wicked . Кроме того, мы планируем насладиться еще одной замечательной трапезой в Soby’s перед шоу, но на этот раз заказав столик на ужин.

Марв Д

---

Когда я пришел в Soby’s в марте 2016 года, я понятия не имел, что это превратится в нечто большее, чем просто работа. Я подала заявку на должность хозяйки и была очень напугана тем, насколько она велика и насколько у меня никогда раньше не было ресторанного опыта. Я был молодым 18-летним мальчиком, который окончил среднюю школу, и понятия не имел, что хочу делать со своей жизнью. Перенесемся в сегодняшний день, четыре года спустя, и я даже не могу сказать вам, насколько сильно изменилось.Я работал почти в каждом ресторане нашей компании, будь то хостинг, обслуживание, доставка еды, приготовление смузи, помощь в офисе наверху, изготовление печенья на кухне или уборка угловой площадки. Я провел бесчисленное количество часов, работая волонтером в Euphoria и Fall for Greenville, и мне очень понравилась каждая их минута. Безумие вспоминать время, когда меня не было здесь, в центре Гринвилля. Стол 301 — моя семья. Это не просто работа, это моя жизнь. Я люблю ходить на работу и люблю всех, с кем работаю.Наша мораль здесь, за Таблицей 301, вдохновляет меня быть лучше и всегда платить вперед. Это такая особенная компания. Все знают ваше имя, и все спрашивают, как у вас дела и как проходит ваш день. Благодаря этой работе я приобрел дружбу на всю жизнь и крепкие узы с людьми, которых я когда-то никогда не знал. Менеджеры и сотрудники корпоративного офиса действительно заботятся о вас. Я не могу сказать вам, сколько из них пишут мне, чтобы проверить, или приглашают на вечер игры, или поиграть в вышибалу. Так приятно иметь людей в своем углу, что ты можешь пойти на все, даже на то, что не имеет ничего общего с работой.Таблица 301 так близка моему сердцу, и я очень благодарен за работу со столькими удивительными душами.

Уитни М

---

Прежде всего, я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы дали мне возможность вспомнить, как я думал обо всех воспоминаниях, которые у меня остались от хороших времен в Soby’s. Хотя у меня была возможность посетить и насладиться другими 301 рестораном (кроме Jianna — он в моем списке), Soby’s — это лучший выбор для моей семьи.

Я не могу вспомнить, когда впервые ел в Soby’s, но я знаю, что это было для девочек (и я использую термин «девочки» в широком смысле, так как нашему самому молодому участнику за 40), и с тех пор мы провел так много веселых вечеров в Soby’s — болтал, смеялся, ел и пил.Мы всегда начинаем с напитка (я предпочитаю коктейль — мои любимые — мартини с кровяным апельсином и коричневое дерби!), А иногда и с закуски перед едой. В зависимости от того, сколько из нас «сидит на диете» в данный момент, у нас может быть или нет десерт (тот, который у вас есть с вилкой или ложкой, или что-то, что вы пьете!). У нас всегда есть одна вещь; однако безупречный сервис. Я не могу передать вам, как мы весело проводили время с официантами и официантками, когда мы вместе проводили время.

Со временем моя семья начала есть в Soby’s.Мы ели там на дни рождения, юбилеи (наша последняя была наша 23-я годовщина, и мы сидели за столиком 301), все табели успеваемости, когда развлекали гостей из города, и просто потому, что мы любим все в Soby’s. Я даже уговорил свою семью отпраздновать мой «полдня рождения», просто чтобы иметь повод пообедать в Soby’s!

Через год мы с мужем решили отпраздновать нашу годовщину в центре города проживанием в отеле и гастрономическим туром. Soby’s — один из ресторанов тура, и хотя мы ели в Soby’s несколько раз, это было очень приятно.Также это был первый раз (но определенно не последний), что я попробовала жареные зеленые помидоры (обморок, обморок).

Но больше всего мне запомнились поездки, когда мы просто гуляли по центру города и решили поесть в Soby’s без какой-либо особой причины, кроме того, что нам там очень нравится — еда, напитки, атмосфера и люди. Иногда мы просто заходим, чтобы выпить и что-нибудь маленькое (мой любимый — сыр пимиенто), а иногда мы полностью обедаем. Однажды у нас был один из лучших официантов.Я никогда не могу вспомнить его имя, но я почти уверен, что он из Южной Африки, а его бабушка — латышка. Он отличный официант, и нам понравилось болтать с ним во время тура. Когда пришло время десерта, я не мог решить. Задав мне пару вопросов, он предложил сочетать мартини из темного шоколада с сорбетом из гибискуса. (Примечание: я много раз упоминал об этом сорбете из гибискуса на других серверах, но никто об этом не помнит. Это может быть другой вкус, и я вспоминаю неправильно.Я считаю, что это был очень яркий розово-фиолетовый цвет) В любом случае, это был самый эффектный десерт на свете. И спустя годы, когда я печатаю это, у меня текут слюнки!

Однажды я познакомился с лимонным семифреддо официанткой, которая, как мне кажется, также была (или была) кондитером. Я был одержим этим десертом, и тем летом мы довольно часто посещали Soby’s, чтобы я мог съесть лимонный семифреддо — иногда после еды, а иногда просто на десерт. Не могу сказать, сколько раз у меня это было! Я уже редко вижу это в меню, но если вижу, то обязательно заказываю.

И какой бы вкусной ни была еда в Soby’s, я думаю, их секрет в людях, которые там работают. Будь я с семьей или друзьями (или с обоими), мы всегда рады видеть «знаменитостей Соби». Мы были там однажды вечером на девичьем вечере, и у нас было «наблюдение за Карлом». Мы были так взволнованы, увидев этого человека-легенды поближе! У меня было только одно «наблюдение за Карлом», и однажды вечером мы с мужем решили зайти поужинать. Я почти уверен, что это был будний вечер, но ресторан был переполнен из-за представления в Центре мира.В результате мы сели в баре, и это было здорово. Так много всего происходило, и вы также можете увидеть пешеходное движение на Мейн-стрит. Через некоторое время мой муж заметил, что Карл сидел позади нас и обедал с пожилой женщиной, которая выглядела так, как будто она могла быть его матерью. Похоже, они так хорошо проводят время! Это было такое приятное зрелище. У меня никогда не было личной встречи с Карлом, но я надеюсь, что у меня будут возможности!

В другой раз я сказал нашему официанту, что люблю Шона Гарсиа, но никогда не встречал его.Через несколько минут Шон вышел и сфотографировался со мной. Это было много лет назад, но я до сих пор показываю эту картину всем, кто проявляет хоть малейший интерес.

В другой раз мы обедали в воскресенье вечером. Мы любим обедать в Soby’s по воскресеньям, потому что обычно мы можем зайти сюда без оговорок. Наш официант был просто фантастическим. Хотел бы я вспомнить его имя. Он так хотел сделать наш вечер незабываемым, и мы немного с ним болтали. Он рассказал нам о специальных блюдах, и одним из них был стейк с чем-то вроде кленовой глазури и орехами пекан.Это было восхитительно, но я был не в настроении для стейков. Когда я сказал ему об этом, он сказал мне, что может заставить повара приготовить его с лососем. Должен сказать, это одно из лучших блюд, которые я когда-либо пробовал в Soby’s. и я очень ценил нашего официанта, который нашел время, чтобы это произошло.

Еще одно памятное событие произошло несколько лет назад, когда северная часть штата была поражена ледяной бурей. Мой муж хотел уйти (как всегда в плохую погоду), поэтому мы решили пойти в центр и перекусить.По дороге мы подобрали моего друга. Мы были внутри весь день, были в спортивных штанах и толстовках, поэтому решили заказать гамбургер в ближайшем заведении. Однако, когда мой муж парковал машину, мы обнаружили, что ресторан закрывался рано из-за погодных условий. Мой муж предложил нам попробовать Soby’s, но мы не захотели из-за нашей одежды. Однако, поскольку мы были там, а Soby’s оставалась открытой, мы продолжили путь и, как всегда, отлично поужинали. Хозяйка и официанты обращались с нами так, как будто мы были одеты в самое лучшее, и вскоре мы совсем не стеснялись, а получали удовольствие, как обычно в Soby’s.

Я считаю, что самое незабываемое впечатление длится два визита. На первом мой муж забронировал столик в ресторане Soby’s. Не было особого случая, но мы просто хотели приятно провести вечер. Когда мы приехали в ресторан, на улице было так хорошо (была весна, только начинало нагреваться), поэтому мы попросили присесть во внутреннем дворике. Через несколько минут стало немного прохладно, и официант спросил, нужно ли нам что-нибудь. Я в шутку спросил его, есть ли у него куртка, которую я мог бы надеть, и он ответил, сказав, что может принести мне одну из курток из винного погреба Карла.Хотя я даже не могу сосчитать, сколько раз я ел в Soby’s, я понятия не имел, что у Карла есть винный погреб. Я был, конечно, заинтригован, но отклонил его предложение, так как мы решили перебраться внутрь, чтобы пообедать. Все, кто заботился о нас в тот вечер, как всегда, были очень любезны. Затем, несколько недель спустя, мы просто гуляли с нашими детьми у Соби (в то время они учились в старшей школе) и решили снова пообедать на свежем воздухе. Было намного теплее, и все было «идеально Соби». Через некоторое время мы заметили, что что-то происходит через улицу.Люди держали таблички, пели и т. Д. Как оказалось, это был своего рода протест, и хотя я был немного взволнован, увидев это (я снимал фото и видео), моя семья и другие люди, обедавшие на улице, были немного обеспокоен. Наша милая официантка извинялась и повторяла, что хотела бы наверстать упущенное. Мой муж в шутку посоветовал ей отвезти нас в винный погреб Карла. . . и она обязана! Для меня это было так захватывающе, хотя мы пробыли там всего несколько минут.Мы осмотрелись, мы с сыном сели за стол, и наша официантка сфотографировалась, и я даже подумывал устроить там свой 50-летний юбилей.

И даже на карантине мы сделали парочку воспоминаний Соби. Однажды вечером мы пошли в центр города, взяли с собой ужин и отнесли его в зону отдыха на открытом воздухе. И хотя у меня не было коричневого коктейля дерби, это был очень приятный вечер. Мы сделали это еще раз, только поели перед скульптурой ветра на McBee St.Это была красивая обстановка, и еда была восхитительной. У нас не было возможности сделать это снова после того, как мы заказали домоседу, но мы планируем устроить семейную еду на вынос и насладиться ею в нашем патио дома.

Я знаю, что это время изоляции было очень трудным для многих людей по разным причинам, но я так счастлив, что хорошие ребята из Soby’s делают все возможное. Надеюсь, мы снова вернемся в их столовую (может быть, за стол 301), и мне наконец удастся встретиться лицом к лицу с Карлом!

Спасибо, Соби за больше воспоминаний, чем я могу вспомнить!

Скотт В.

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Сохранить

Поддерживаемых миссий — Часовня на Голгофе в Нидерландах

Дитя Сострадания
Дети Часовни на Голгофе каждую неделю принимают пожертвования, чтобы поддержать нашего Дитя Сострадания.Розин растет в Уганде. Дети с Голгофы поддерживали Хосуэ из Перу, ребенка, когда мы только начинали, пока он не закончил среднюю школу.

Союз христиан и миссионеров
Пять лет назад дорогой друг пастор из Чапел-ин-Хиллз Дуг Джонсон перешел в небольшую церковь в Канзасе. Их работа за эти годы принесла много плодов. Они добавили в свой городок изучение Библии, детские церкви и евангелизационные мероприятия. Они являются частью христианского и миссионерского союза.

Часовня на Голгофе в Лонгмонте
Майкл и Мария Патрик — пастырская пара в Часовне на Голгофе в Лонгмонте. Майкл был сотрудником часовни на Голгофе в Брумфилде, когда он услышал призыв открыть церковь в Лонгмонте. Он упорно строил церковь. Быть частью их тяжелой работы — благословение.

Гидеонов
Часовня на Голгофе поддерживает Гедеонов ежегодным пожертвованием.

Рождественские корзины с едой
Каждый год Голгофа вместе с пресвитерианской и католической церквями составляет и раздает более 100 рождественских продуктовых корзин

Денверская спасательная миссия
Продолжается работа с Денверской спасательной миссией и продовольственной кладовой.

Стив и Тина Саме поддерживались Часовней на Голгофе в качестве миссионеров более 20 лет. Когда мы впервые встретились с ними, они служили на Филиппинах. Они служат в Лондоне более 15 лет. Стив еженедельно проповедует на городской площади. Они купили и отремонтировали местный паб и обращаются к местным жителям. Подают чай и Слово Божье. Они принадлежат Globe International.

SOX Place
Служение в центре Денвера, которое обслуживает молодежь и бездомных.

Operation Christmas Child
Служение Франклина Грэма предоставляет рождественские подарки нуждающимся детям.

Международное министерство спортсменов
Аарон Соби и семья служат мужчинам, женщинам и детям, занимаясь спортом в Чешской Республике и на Кипре. Член CCN более 25 лет.

В центре внимания Эссе: Юджин Берман | Школа Сэма Фокса

В центре внимания Эссе: Юджин Берман , Добрый самаритянин ( Le bon Samaritain ), 1930 г.
март 2013 г .; Пересмотрено 2016 г.

Кейт Хольц
Профессор, факультет искусств, Университет Западного Иллинойса

Один мужчина доставляет другого на хорошо освещенной веранде, где третий мужчина приветствует пару.Лошади шевелятся на переднем и среднем планах, в то время как куча конской плоти и костей корчится на земле слева. Эти персонажи воспроизводят притчу о добром самаритянине в поразительно геометрической архитектурной обстановке этого полотна из Парижа 1930 года. Юджин Берман, изучающий живопись и архитектуру, занимался здесь конюшнями и дворами своего 15-го округа. Напоминающие композиции Джорджо де Кирико, с которыми Берман столкнулся в Италии в 1920-е годы, плоские, перекрывающиеся цветные плоскости заподлицо с картинной плоскостью напоминают кубистскую живописную конструкцию.

Непреклонное будущее модернизма побуждает нас забыть о том, что современные художники иногда действительно возвращались к старым мастерам, чтобы обновить свои живописные практики. Полотно в Лувре около 1650 года, ранее считавшееся Рембрандтом, но теперь приписываемое Константину ван Ренессу и также озаглавленное Добрый самаритянин , похоже, проинформировало Бермана о принятии этой темы на этом и трех других полотнах того же года. . Взгляд Бермана назад был также взглядом, отвращенным к любому будущему, связанному с большевистской революцией и переворотом в российском обществе и художественной практике.Эта революция также означала падение и бегство богатой банковской семьи Бермана и переезд Юджина и его брата-художника Леонида через Финляндию и Лондон в Париж к концу 1918 года.

По сравнению с явно ностальгическими и романтическими полотнами и сценами, которыми наиболее известен Юджин Берман — композициями, в которых часто преобладают классические архитектурные руины, расположенные внутри перспективных пространств, — его композиции «Добрый самаритянин», в которых литературные источники сочетаются со строгими архитектурно детерминированными проектами, были менее отчужденными. от абсолютных суждений и радикальных практик конструктивистов и их кубистских предшественников, чем любые другие в его творчестве.Обращаясь к самобытности этой серии, Джулиан Леви, который познакомился с Берманом до 1930 года в Париже, выставлял его работы в его нью-йоркской галерее и способствовал его иммиграции в 1935 году в Соединенные Штаты, отметил в 1947 году: «Такая организация была решение, когда Берман пытался совместить репрезентативные образы с архитектоникой кубизма Пикассо. . . . [] Картины выглядели бы почти так, как если бы они были абстракциями, если бы они не были столь очевидными сочетаниями узнаваемых дворов, стен и окон.”

На картине Художественного музея Кемпера стены внутреннего двора образуют ограждение из архитектурно расположенных, перекрывающихся, прямолинейных цветных плоскостей, пересекающих картинную плоскость, структурированную пятью прямолинейными дверями, окнами и их проемами. Вместе с почти безоблачным небом и грязью двора переднего плана они покрывают поверхность холста. Края стен, линии крыши и вертикальные дымовые трубы также накладывают геометрическую форму на естественное голубое небо. Симметрия усиливается за счет опор, обрамляющих прямоугольный черный проем двери конюшни в центре.Первоначально каждый пирс был увенчан вазой, и пентименты предполагают, что Берман переработал этот аспект композиции, поскольку полностью видна только ваза справа.

Что именно пленило Бермана на полотнах Лувра, остается неизвестным, но можно выделить несколько общих черт. Как и в случае с голландским полотном, Бермана изображает персонажей Нового Завета в тусклом ночном свете на платформе, напоминающей авансцену, в окружении неукрашенных плоскостей внутренних стен двора. На обоих полотнах слева направо изображена процессия главных героев, проезжающих мимо лошадей, приближающихся к освещенному крыльцу справа.Кроме того, тема «Добрый самаритянин», которую разделяют обе картины, ставит на передний план проблему добрососедства между различными этническими группами. Это чтение уже было предложено Леви, чьи воспоминания о его первом знакомстве с «картинами» Бермана. . . о конюшнях и двориках Парижа », — говорит он:« Старая сказка о библейском самаритянине дает хорошее представление о настроении этих картин: соседское соседство, параболически поднятое интерпретацией Бермана до уровня некоего современного мифа.”

Живя в многонациональном 15-м округе, Берман, возможно, идентифицировал себя с резиденцией Рембрандта в еврейском районе с 1639 года. Там еврейские соседи копировали религиозных деятелей голландского художника, включая Иисуса. Почти пригородный 15-й имел одну ключевую характеристику с кварталом Рембрандта в Амстердаме: оба служили городскими убежищами для беженцев из многих стран.

После краха фондового рынка и последовавшей за ним экономической депрессии поток беженцев присоединился к высококонцентрированному иммигрантскому населению, живущему в парижских районах, таких как 15-й.На мигрантов и особенно беженцев распространяются федеральные законы, регулирующие положение иностранцев. Уже в 1922 году советское правительство лишило русских эмигрантов, таких как Берман, их национальности, оставив их без гражданства. Русские беженцы в Париже также часто подвергались высылке или принудительной репатриации на родину, судьба, которой Берман, несомненно, сделал бы все, чтобы избежать. С началом Великой депрессии общественный резонанс против иммигрантов, занимающих французские рабочие места, и других проявлений ксенофобии и антисемитизма усилился.Русские во Франции страдали от более высокого уровня безработицы и были безработными дольше, чем раньше, и их также арестовывали за бродяжничество чаще, чем других иностранцев. В этой среде опыт Бермана как русского еврея в Париже вызвал бы инстинкты самосохранения, но также усилил бы его беспокойство по поводу дестабилизированного статуса соотечественников и других беженцев. В этом контексте попытка Бермана переосмыслить историю раненого, возможно, еврейского путешественника, которому помогал самаритянин (самаритяне и евреи обычно презирали друг друга), была непростой задачей с холстом старого мастера из главного государственного художественного музея Франции.Скорее, это знаменует его своевременное признание потенциала гуманных, добрососедских отношений между этническими и религиозными разделениями перед лицом санкционированного государством принуждения, свидетелем которого он стал в 1930 году. Для мигранта без гражданства в этот небезопасный период быстро меняющихся взглядов по отношению к иностранцам и ужесточение законодательства, затрагивающего беженцев и мигрантов — даже русских евреев, которые пережили десятилетие относительно небольших потрясений — ставки демонстрации ассимиляции французскому обществу и профессиональной принадлежности редко были выше.

Несмотря на мягкий синкретический характер его искусства в то время, картина Бермана Good Samaritan заметно лишена еврейских или «примитивистских» мотивов или стилей (восточноевропейских, русских или иных), которые могли бы привлечь его внимание ксенофобских и антисемитских настроений в правой французской общественной сфере. Вместо этого холст с его балансом, приближающимся к симметрии и согласованием драматических фигур в геометрически стабильном и защищающем окружении, выдает свою близость к французской классической традиции — подумайте о композициях Николя Пуссена, Пьера Пюви де Шаванна или даже Поля Сезанна и Андре Дерен — точно так же, как он отмечает свою дистанцию ​​от радикального русского или западного авангарда того времени.В этом отношении комментарий американского коллекционера и куратора атенеума Уодсворта Джеймса Тралла Соби о том, что картины в неоромантическом стиле «наконец-то освободились от бремени революционных идей», звучит правдоподобно. Изображая раненых, преходящих и взволнованных лошадей в защитном архитектурном окружении, этот холст кажется настроенным на вызов Шарля Бодлера 1863 года, когда художники современной жизни соглашаются со старыми мастерами, и на его определение современности как «эфемерного, беглого». , контингент, половина искусства, вторая половина которого вечна и неизменна.Берман строит обе половины этого модернизма в «Добрый самаритянин» .

Важно признать, что работы художников-неоромантиков не всегда вызывали энтузиазм. Сторонники строгого развития кубизма и его наследия часто резко критиковали его. Рассмотрим точку зрения немецкого экспатрианта, историка искусства и критика Карла Эйнштейна. Примерно в 1930 году Эйнштейн только презирал то, что он считал поверхностными образами неоромантиков. Хотя именно картины Кристиана Берара, сокурсника Бермана по Академии Рансона, чье искусство начало охватывать модную иллюстрацию, вызвали едкую критику Эйнштейном современной живописи, его комментарии могли быть применимы и к работе Бермана.В часто забываемом эссе «Kleine Bilderfabrik» (Маленькая фабрика картин, 1931) Эйнштейн выступил с институциональной критикой парижской торговли произведениями искусства. Особенно оскорбительным был устойчивый рынок модных картин, который, по словам Эйнштейна, питали неоромантики, такие как Берман:

Изготовление картин без мировоззрения или риска ниже, чем торговля молодыми женщинами, потому что легкомысленному маляру угрожает не наказание, а только комфортный доход.. . . Многие люди верят в свой талант, в основном потому, что они сидят в Париже, где наследие живописи разлетается в клочья, как нигде больше. Один даже принадлежит к Парижской школе и в фамильярном обращении обращается к кузену Сезанну. В конце концов разрушается притворство сомнительного товарного рынка. Оскорбленная Сена залита масляной краской, доки тонут перед позором, Нотр-Дам нарушен, а обнаженные тела, раскрашенные вплоть до эмалированной кожи, качаются над изъеденными молью диванами, излучающими устаревшие анекдоты и брызги от насекомых.

Те самые качества, которые Эйнштейн осуждает в работах неоромантиков, тем не менее, будут восприняты Соби с теплотой и проницательностью по ту сторону Атлантики. В своей книге 1935 года После Пикассо Соби похвалил полотна, начатые Берманом по возвращении из Италии в Париж в 1930 году:

По своим рисункам [Берман] нарисовал серию изображений внутренних дворов, в которых есть центры драматического возбуждения, контрастирующие со спокойствием окружающих зданий.. . На таких изображениях, как The Wounded и Le Bon Samaritain , фигуры склоняются над раненым, а лошади стоят, готовые уехать. Свет на эту деятельность исходит от Рембрандта и падает из дверного проема справа; нет другого света, кроме лунного света на крышах и тусклого сияния окон за ними. Меланхолия художника здесь более активна и предполагает уже не спокойное недомогание, а тихую заботу.

Это описание относится к другой картине с таким же названием, ранее находившейся в коллекции друга Соби Эдварда М.М. Варбург, один из первых членов правления Музея современного искусства, но он также соответствует полотну из коллекции Художественного музея Кемпера.

Помещая картину Бермана в ключевые социальные и дискурсивные контексты начала 1930-х годов, можно рассматривать ее как гибрид воображаемого творения мигрантов, стремящихся к ассимиляции и аккультурации. Во-первых, тема «Добрый самаритянин», адаптированная из произведений Рембрандта, похоже, выражает надежду Бермана на улучшение этнических отношений в его районе, а также на улучшение отношений с французскими иммиграционными властями.Во-вторых, модернистское применение плоских архитектурных плоскостей для обрамления декораций — это тонкий намек на кубистское построение картин, сохраняя при этом архитектоническое обрамление довольно условной авансцены для постановки библейского повествования, которое Берман счел своевременным. В-третьих, общий маневр обращения искусства назад — к холсту старого мастера, изображающему библейскую притчу, — чтобы заново изобрести его, подталкивает живопись Бермана к модернистской традиции, отвечающей Бодлеру. Прослеживая каждую из этих двойственностей, о которых Берман договаривался в живописи, мы можем различить, как его картина также находила золотую середину между противоборствующими критическими фракциями, озабоченными современной парижской живописной эстетикой.Поскольку пребывание Бермана и его прием во Франции ненадежны, а критические взгляды на его искусство поляризованы, The Good Samaritan выступает посредником в этих дихотомиях, не стирая их, возможно, в надежде уменьшить нынешние и будущие разногласия.

Примечания

<< Вернуться на домашнюю страницу Spotlight Series

Кредит изображения

Евгений Берман, Добрый самаритянин ( Le bon Samaritain ), 1930. Холст, масло, 39 1/4 x 31 7/8 «.Покупка университета, Фонд продаж Кенде, 1946. WU 3785.

Be Thou My Vision: гостевой пост от Ким Соби

Хотя Ким и я выросли недалеко друг от друга в Коннектикуте, мы не встречались, пока не спели вместе в камерной группе в Бостоне. Хотя сейчас она живет в другом штате, я так рад иметь такого мудрого, заботливого и юмористического друга (который также является одним из поклонников обручей UConn!). В рамках программы «Как мне не петь?» Ким пишет о фильме «Будь моим видением», который, я знаю, останется в моей голове на весь день.Надеюсь, ты это тоже будешь петь!

Как человек, который одновременно посещает и работает в религиозных учреждениях, я всегда находил дихотомию в моей религиозной жизни. Я начал петь в причудливой церкви Новой Англии моего детства, будучи не по годам развитым трехлетним ребенком, в то время как моя мама управляла с фортепиано. Шли годы, и мне посчастливилось оказаться в молитвенных домах не только с доктриной, которая глубоко говорила мне, но и с различными музыкальными стилями. Хотя я иногда обнаруживал, что во время прослушивания их проповедей у ​​меня возникают разногласия со священниками и пасторами, музыка, которую я пел на этих работах, по-прежнему наполняла мою душу большим утешением и утешением, и я узнал, что на самом деле означает использовать свой музыкальный дар для Божьей цели.

Я считаю, что Библия — это живой и дышащий документ, который постоянно бросает вызов своему читателю и дает новые откровения. На протяжении этих многих лет, от моего пуританского детства до моей пятидесятнической церкви в аспирантуре, одна песня проникала в мою жизнь и из нее, исполнялась во всех мыслимых стилях, во всех мыслимых тональностях и на всех мыслимых языках.

Для меня традиционный ирландский гимн «Be Thou My Vision» делает то же самое. Навязчиво красивая мелодия вызывает слезы у меня на глазах, так как я знаю слова, за которыми следует следовать.

Несмотря на то, что каждое слово безупречно написано в любом переводе и на любом языке, последние два стиха особенно обращаются ко мне.

Предпоследний стих читается следующим образом:

Не обращаю внимания ни на богатства, ни на пустую похвалу человеческую,

Твоё мое наследство сейчас и всегда

Ты и только первый в моем сердце

Верховный царь небес, ты мое сокровище.

Я считаю, что материализм — это обычная борьба для представителей любого социально-экономического класса, растущего в Америке.Признаком нашего успеха является то, сколько мы приобрели, будь то материальное имущество, деньги, дружба или похвала. Как творческие люди, которые занимаются искусством, мы знаем, что это не столько выбор, сколько призвание. Один плохой отзыв или плохая работа могут изменить нашу самооценку, как и неправильная обувь или неправильная сумка для некоторых. В Луки 12:34 сказано: «Где сокровище твое, там будет и сердце твое». (NIV) Иисус говорит это, чтобы мы могли напомнить, что мы не можем служить двум господам — ​​будь то другой господин деньгами или хвалой, ни один из них не принесет нам вечной радости.Истинное сокровище, единственное богатство, которое нам нужно, приходит через спасение и связь с нашим Создателем. Этот стих, часто вызывающий для меня вызов, напоминает мне, что мое единственное истинное сокровище — это Христос.

Последняя строка гимна гласит:

.

Сердце моего сердца, что бы ни случилось,

По-прежнему будь моим видением, властитель всего.

Мы все неизбежно будем бороться на протяжении всей жизни — никто не пойдет в этот путь без взлетов и падений. Также неизбежно, что мы будем бороться между нашими желаниями и союзами; мы не всегда можем быть верными Богу, мы можем отвернуться от Него, мы можем поддаться искушениям.Однако, что бы ни случилось, мы можем быть в безопасности и доверять тому факту, что даже когда мы заблудились, Бог знает, где мы находимся и где мы.

Бог был и всегда будет моим видением. Он поведет меня по пути, который предстает передо мной, и я верю в это всем своим сердцем. Поскольку я проходил через разные времена и периоды своей жизни, этот красивый гимн играет на заднем плане. Его мелодия пронизывает все мои переживания, так же как Сам Бог всегда рядом.

Уроженка Коннектикута и бывшая бостонка Ким Соби в настоящее время живет в Майами, где она работает как исполнитель и преподаватель.Она любит обсуждать теологию за вкусным крафтовым пивом, и в ее сердце особая привязанность к Ветхому Завету, кексам и баскетболу Калифорнийского университета. Она ведет Opus Affair Miami, о котором вы можете узнать на сайте www.opusaffair.org. Если вы хотите узнать больше о ее жизни как музыканта, посетите www.kimberlysoby.com.

Связанные

Соби Анастасия «Стейси» Линн 21 февраля 2020 г., уведомление о смерти, некрологи, некрология

Соби, Анастасия «Стейси» Линн
21 февраля 2020 г.
С глубокой печалью и печалью мы объявляем о кончине нашей матери, сестры и бабушки Анастасии «Стейси» Линн Соби из Лондона, Онтарио.Родился в Sault Ste. Мари 26 декабря 1971 г .; дочь Дона, умершая от матери и лучшей подруги Дайан Соби. Стейси была матерью Бейли и самой гордой бабушкой Марли, ее любовного клопа. Она так сильно любила своего племянника Гэвина, и ее любящие братья и друзья Майкл и Брент будут скучать по ней. Жизнь Стейси была посвящена семье и заботе о самых близких ей людях. Она любила своих многочисленных друзей и была верна им. Мы очень благодарны за доброту, любовь и поддержку, оказанные нашей семье в это время скорби.Позже вместо службы состоится празднование жизни Стейси для ее семьи и друзей. Вместо цветов можно сделать пожертвования семье через www.gofundme.com/f/to-marley-love-goose. Все пожертвования покроют семейные расходы, а оставшаяся сумма будет передана ее внучке Марли.
«Взлетай… Мы знаем, что твоя душа и дух теперь свободны, воссоединились с твоей мамой и заключены в любящие объятия Бога. Покойся с миром; мы всегда будем помнить вашу любовь и доброту, и будем скучать по вашей дружбе на вечность.”
Можно делать благотворительные пожертвования по адресу:
GoFundMe
Щелкните здесь, чтобы отправить уведомление о пожертвовании семье
GoFundMe
Книга соболезнований
В настоящее время соболезнований нет.