Кавказский Узел | Муфтият Кабардино-Балкарии назвал пышные поминки противоречащими исламу
Духовное управление мусульман Кабардино-Балкарии еще в 2004 году запретило финансово обременительные поминки по умершим, но верующие продолжают их практиковать.
Как писал «Кавказский узел», пользователи Instagram призвали духовных лидеров Кабардино-Балкарии выступить против пышных похорон и поминок, которые, по их словам, вгоняют в долги многих жителей республики.
ДУМ 16 лет борется с расточительством на поминках
Духовное управление мусульман считает, что пышные поминки являются недопустимым излишеством, заявил заместитель муфтия республики Алим Сижажев. По его словам, муфтият еще в 2004 году озвучил эту позицию, приняв специальное постановление «Об упорядочении похоронного обряда в Кабардино-Балкарии». Спустя три года это постановление было издано в виде брошюры на кабардинском балкарском и русском языках, тиражом 120 тысяч экземпляров. «Издание преследовало цель помочь местным имамам в решении этих вопросов», — отметил Сижажев.
Он отметил, что муфтият прямо запретил конкретные обычаи, связанные с поминанием умерших. «Запретить составление списков соболезнующих, которые дали пожертвование, и категорически запретить раздачу милостыни (садака) согласно этим спискам. Это деяние является отвратительным и не имеет ничего общего с исламом», — процитировал Сижажев текст брошюры, где также поясняется, что благодеяния должны совершаться в ожидании награды от Аллаха, а не от людей.
«Запрещается кормление соболезнующих в течении трех траурных дней родственниками покойного, так как это не имеет никакого отношения к исламу и не входит в обязанности родственников покойного, тем более в похоронный обряд. Это является излишеством, не одобряемым исламом, а в большинстве случаев показухой. Пришедшим на похороны после соболезнования не следует задерживаться более, чем на 10-20 минут. Им также нельзя вести мирские разговоры», — говорится в постановлении муфтията.
Кроме того, духовное управление запретило проводить поминки на третий, седьмой, сороковой, пятьдесят второй дни после смерти, а также через полгода и в годовщину смерти. Ислам не приурочивает поминальные мероприятия к определенным дням — мусульманин может раздавать милостыню в память об умерших близких в любой день, указал муфтият.
Муфтият не смог искоренить поминальные обычаи
Запрещенный духовным управлением обычаи продолжают соблюдать вопреки протестам имамов, отметил Алим Сижажев. «В некоторых селах имамы предупреждают верующих, что если те не будут следовать указанному постановлению, то они отказываются участвовать в похоронном обряде. И бывает, что имамы вынуждены отказываться от участия в таких похоронах», — указал заместитель муфтия Кабардино-Балкарии корреспонденту «Кавказского узла».
В день похорон у современных кабардинцев принято резать корову и быка на угощение гостей, рассказала корреспонденту «Кавказского узла» жительница селения Нижний Куркужин Фатимат Кипова. На стол подают вареное мясо, бульон, пасту, соус (шипс) с чесноком, сыр, калмыцкий чай, лимонад, лакумы. На седьмой день после кончины родственника раздают милостыню родственникам и соседям: по килограмму мяса, риса, пшена и сахара, литр растительного масла, кондитерские изделия. Нередко к этому добавляют также чай, кофе, соль, финики, отметила Кипова. Через неделю после похорон раздают одежду покойного – на память о нем.
В течение 40 дней каждый вечер раздают соседям лакумы и конфеты. После 40-го дня подобные угощение лишь раздают раз в неделю, по четвергам. Кроме того в четверг вечером принято дарить молоко тем соседям, у которых нет коровы.
На 40-й день режут быка или несколько баранов, угощая близких и соседей мясом, круто сваренной пшенной кашей, жареными лепешками. Также подают на стол бульон, подливку, колбасу из печени с чесноком, луком и красным перцем. На поминки в 52-й день раздают лакумы и конфеты. В отдельной комнате несколько человек читают молитвы, которых затем угощают, раздавая пакеты с едой. На годовщину смерти раздают пакеты с продуктами, как и в день похорон. В этот день режут быка либо баранов, кур.
По словам Фатимат Киповой, после принятия Духовным управлением постановления о поминках некоторые селяне отказались от таких обычаев или от части из них. Так, во многих селах отказались от кормления людей на похоронах, однако все равно раздают родственникам пакеты с продуктами. «Общественное мнение селения Нижний Куркужин пока на стороне традиций», — отметила Кипова.
Местные племенные обычаи отличаются друг от друга, их трудно привести к единому знаменателю, указал старший научный сотрудник Кабардино-Балкарского института гуманитарных исследований, кандидат исторических наук
Обсуждение проблемы чрезмерных затрат на поминки говорит о том, что назрел вопрос о некоем соглашении по этому поводу, но в республике нет авторитетов, которые могли бы этому способствовать, отметил Алоев.
Ранее «Кавказский узел» писал, что аналогичная проблема существует и в Адыгее. В 2018 году директор Адыгейского института гуманитарных исследований предложил главе республики регламентировать похоронный обряд, упростив существующие обычаи. Это помогло бы избавить мусульман региона от огромных трат, связанных с похоронами, но механизма внедрения этих предложений нет, сочли опрошенные «Кавказским узлом» ученые.
Автор: Людмила Маратова; источник: корреспондент «Кавказского узла»
Муфтият Кабардино-Балкарии назвал пышные поминки противоречащими исламу
Духовное управление мусульман Кабардино-Балкарии еще в 2004 году запретило финансово обременительные обычаи поминания умерших, но верующие продолжают их практиковать.
Как писал «Кавказский узел», пользователи Instagram призвали духовных лидеров Кабардино-Балкарии выступить против пышных похорон и поминок, которые, по их словам, вгоняют в долги многих жителей республики.
ДУМ 16 лет борется с расточительством на поминках
Духовное управление мусульман считает, что пышные поминки являются недопустимым излишеством, заявил заместитель муфтия республики Алим Сижажев. По его словам, муфтият еще в 2004 году озвучил эту позицию, приняв специальное постановление «Об упорядочении похоронного обряда в Кабардино-Балкарии». Спустя три года это постановление было издано в виде брошюры на кабардинском балкарском и русском языках, тиражом 120 тысяч экземпляров. «Издание преследовало цель помочь местным имамам в решении этих вопросов», — отметил Сижажев.
Он отметил, что муфтият прямо запретил конкретные обычаи, связанные с поминанием умерших. «Запретить составление списков соболезнующих, которые дали пожертвование, и категорически запретить раздачу милостыни (садака) согласно этим спискам. Это деяние является отвратительным и не имеет ничего общего с исламом», — процитировал Сижажев текст брошюры, где также поясняется, что благодеяния должны совершаться в ожидании награды от Аллаха, а не от людей.
«Запрещается кормление соболезнующих в течении трех траурных дней родственниками покойного, так как это не имеет никакого отношения к исламу и не входит в обязанности родственников покойного, тем более в похоронный обряд. Это является излишеством, не одобряемым исламом, а в большинстве случаев показухой. Пришедшим на похороны после соболезнования не следует задерживаться более, чем на 10-20 минут. Им также нельзя вести мирские разговоры», — говорится в постановлении муфтията.
Кроме того, духовное управление запретило проводить поминки на третий, седьмой, сороковой, пятьдесят второй дни после смерти, а также через полгода и в годовщину смерти. Ислам не приурочивает поминальные мероприятия к определенным дням — мусульманин может раздавать милостыню в память об умерших близких в любой день, указал муфтият.
Муфтият не смог искоренить поминальные обычаи
Запрещенный духовным управлением обычаи продолжают соблюдать вопреки протестам имамов, отметил Алим Сижажев. «В некоторых селах имамы предупреждают верующих, что если те не будут следовать указанному постановлению, то они отказываются участвовать в похоронном обряде. И бывает, что имамы вынуждены отказываться от участия в таких похоронах», — указал заместитель муфтия Кабардино-Балкарии корреспонденту «Кавказского узла».
В день похорон у современных кабардинцев принято резать корову и быка на угощение гостей, рассказала корреспонденту «Кавказского узла» жительница селения Нижний Куркужин Фатимат Кипова. На стол подают вареное мясо, бульон, пасту, соус (шипс) с чесноком, сыр, калмыцкий чай, лимонад, лакумы. На седьмой день после кончины родственника раздают милостыню родственникам и соседям: по килограмму мяса, риса, пшена и сахара, литр растительного масла, кондитерские изделия. Нередко к этому добавляют также чай, кофе, соль, финики, отметила Кипова. Через неделю после похорон раздают одежду покойного – на память о нем.
В течение 40 дней каждый вечер раздают соседям лакумы и конфеты. После 40-го дня подобные угощение лишь раздают раз в неделю, по четвергам. Кроме того в четверг вечером принято дарить молоко тем соседям, у которых нет коровы.
На 40-й день режут быка или несколько баранов, угощая близких и соседей мясом, круто сваренной пшенной кашей, жареными лепешками. Также подают на стол бульон, подливку, колбасу из печени с чесноком, луком и красным перцем. На поминки в 52-й день раздают лакумы и конфеты. В отдельной комнате несколько человек читают молитвы, которых затем угощают, раздавая пакеты с едой. На годовщину смерти раздают пакеты с продуктами, как и в день похорон. В этот день режут быка либо баранов, кур.
По словам Фатимат Киповой, после принятия Духовным управлением постановления о поминках, некоторые селяне отказались от таких обычаев или от части из них. Так, во многих селах отказались от кормления людей на похоронах, однако все равно раздают родственника пакеты с продуктами. «Общественное мнение селения Нижний Куркужин пока на стороне традиций», — отметила Кипова.
Местные племенные обычаи отличаются друг от друга, их трудно привести к единому знаменателю, указал старший научный сотрудник Кабардино-Балкарского института гуманитарных исследований, кандидат исторических наук Тимур Алоев. «Если говорить о ритуалах, то они были разные — у шапсугов было одно, у темиргоевцев другое. Похоронные обряды бывали и гиперпышными — со скачками, например», — сказал он корреспонденту «Кавказского узла».
Обсуждение проблемы чрезмерных затрат на поминки говорит о том, что назрел вопрос о некоем соглашении по этому поводу, но в республике нет авторитетов, которые могли бы этому способствовать, отметил Алоев.
Кавказский Узел
Поделитесь этой новостью у себя в социальной сети, а также добавляйте свои новости на сайт КОММЕНТАРИИКавказский Узел | О соболезновании на Кавказе. Как традиция помогает пережить стресс
О соболезновании на Кавказе. Как традиция помогает пережить стресс
16:55, 02 ноября 2014
Недавно прочла интересную статью С.О. Чипашвили “Традиционное дагестанское соболезнование и его функции дебрифинга, применяемого для профилактики ПТСР» о том, что выражение традиционного соболезнования в Дагестане в той или иной мере повторяет или подобно психологическим процедурам, направленным на преодоление посттравматического стрессового расстройства. Для справки — «посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР) — это сложное психическое состояние, которое развивается в результате переживания травматического события».
Для человека с симптомами ПТСР типично общее эмоциональное оцепенение, стремление к изоляции; повышенное психологическое возбуждение.
Для недопущения развития у пострадавших хронических посттравматических реакций психологи при работе с травмой применяют специальные процедуры, которые проводятся сразу после случившегося события. Обычно это групповая терапия, которая проводится двумя психологами, и она направлена на мобилизацию внутренних и внешних ресурсов, создание атмосферы поддержки и сочувствия, подготовку к переживанию тех симптомов или реакций, которые могут возникнуть.
В ходе работы психологи поощряют участников высказывать свои чувства, мысли, тревоги, специально задают много вопросов, чтобы участники терапии давали развернутые ответы. В ходе терапии негативные впечатления перерабатываются, происходит выброс негативных эмоций.
Автор статьи обратил внимание на то, что традиционное соболезнование в Дагестане (я думаю, можно говорить о том, что в целом на Кавказе) есть не что иное как выработанная в течение столетий культурно-психологическая практика и техника психологической поддержки и помощи.
Согласно традиции, бытующей на всем Кавказе, при получении известия о смерти человека, все родственники, друзья, соседи обязаны сразу отправиться на соболезнование, отложив все дела. Эта традиция сохраняется и по сей день, причем ее нарушение рассматривается, как намеренное оскорбление. Извинить непосещение семьи умершего может лишь отсутствие человека в данном городе или его болезнь.
Мужское и женское соболезнование проходит раздельно. Мужское соболезнование проходит во дворе дома, женское — внутри. Мужское соболезнование проходит в разных регионах Кавказа по-разному — в Адыгее, в некоторых аулах, мужчина, заходя на женскую часть дома, должен с порога громко и ритуально плакать, где-то, как в Дагестане, каждый из приходящих на соболезнование мужчин обязательно читает положенные молитвы, по окончании которых вновь прибывшие здороваются со всеми присутствующими мужчинами за руку по кругу.
Затем соболезнующие начинают разговаривать с близкими покойного, задавать вопросы. Вопросы задаются обязательно, хотя пришедшие, как правило, уже знают обстоятельства случившегося. Психологи считают, что в таких диалогах, в многократном и подробном повторении ответов перерабатываются негативные эмоции и впечатления.
Родственники принимают соболезнования вплоть до года. На фото — глава Ингушетии Юнус-Бек Евкуров выражает соболезнование семье погибшего Зубейра Цечоева. Сентябрь 2014 г.
Вопросы примерно следующие: «Что и как случилось?», «Как и когда вы об этом узнали?» и т.д.
Традиционное соболезнование длится семь дней, и все это время каждый день повторяется эта процедура или ее элементы с каждым вновь прибывшим. Такое ритмичное поведение создает атмосферу сочувствия, соучастия, эмоциональной поддержки.
Наиболее близкие люди присутствуют на соболезновании все семь дней, они находятся все время рядом и в конце дня, когда основная масса соболезнующих уже расходится по домам, в доверительных беседах помогают родственникам пережить горе.
В традиционных культурах Кавказа в целом тактильные контакты не приняты (вспомним, что в танцах партнеры не касаются друг друга), но в такой ситуации они допустимы — все приходящие обязательно приобнимают родственников покойного — таков невербальный язык поддержки и участия.
Кроме того, соболезнование на Кавказе интересно тем, что люди обязательно говорят не только о горе, но и о другом. В эти разговоры постепенно вовлекаются близкие покойного. Делается это и спонтанно, и намеренно с целью разрядки обстановки, снижения индивидуального и группового напряжения. Зачастую не обходится без «балагура», рассказывающего истории и даже анекдоты, переводя, таким образом, сильные отрицательные эмоции в положительные.
На седьмой день соболезнование ритуально прекращается, хотя на самом деле продолжается и до года. В доме покойного до 40 дней остаются только самые близкие родственники. После 7 дней допустимым считается прийти на соболезнование тем, кто был в отъезде, болел.
Я попросила своих друзей на фейсбуке поделиться своими впечатлениями и спросила, действительно ли участие большого количества родственников в ритуале похорон и соболезнования помогает пережить горе. Ответы были самые разные. Некоторые свидетельствуют о кризисе традиции похорон и соболезнований.
Аксана, Горячий Ключ: «Это очень важно. не оставлять людей один на один с их горем. И просто даже разговаривая ни о чем, ты помогаешь снять этот стресс, как- то разделить его. Это как тяжелая ноша. одному нести тяжело и трудно. а чем больше людей поставит свое плечо — тем легче тебе станет физически».
Рамазан, Майкоп: «Семью умершего в обязательном порядке необходимо поддерживать как морально, так и материально. Но вся эта поддержка не должна выливаться в то, что сейчас мы наблюдаем у нас дома. Все эти нескончаемые мероприятия в ходе похорон, щыгъын ихыжь, «сэдэкъэ» 40 дней, «сэдэкъэ» 1 года….Все это уже переходит в нескончаемую круговерть ненужных, бессмысленных, обременительных во всех смыслах действий, в ходе которых поддержка уже не поддержка , а какая-то гонка и бег с препятствиями, за которыми близкие умершего зачастую лишаются возможности обрести какое-то душевное спокойствие после перенесенного горя, не говоря уже о более дальних и чужих людях, которые будто находятся на каком-то полупраздничном марафоне».
Аменет, Краснодар: «Однозначно, что сочувствие и соболезнования помогают перенести страдание легче. Каждый, кто подходит к тебе, пожимает или обнимает в минуту горя, снимает с тебя часть твоей боли, разделяет горечь утраты. Конечно, есть много сложных вещей в самой традиции выражения соболезнования. Мне не совсем понятна традиция оплакивания женщинами постороннего человека, которого они в жизни ни разу не видели. Часто бываю на похоронах, когда приезжают женщины из других аулов и плачут, то вызывает недоумение. Мне кажется, что нужно ограничиться выражением соболезнования и прочтением суры Фатиха или Ихлас, и выражением пожелания покойному достойного места в другом мире».
Мадина, Нальчик: «Сочувствие и соболезнование не сглаживают и не облегчают страдание…Я по себе знаю. Часто вижу на похоронах обезумевших людей, которые потеряли близкого человека и, помня свое состояние, понимаю, что они бы хотели остаться со своими близкими оплакивать свое горе, а не принимать этот поток людей, из которых максимум половину знаешь. Может цинично, но…Для некоторых, это повод выйти в люди, пообщаться».
Белла, Майкоп: «На своем опыте (уже три года как нет папы) могу сказать, что традиционные проявления соболезнования помогают снять психологическое напряжение и помогают пережить горе. Даже разговаривающие о своем люди во дворе. Хуже становится, когда заканчиваются все мероприятия после 40 дней, и ты остаешься один на один со своим горем. Это самое тяжелое. Все ритуалы, связанные с похоронным обрядом: щыгъын ихыжь (раздача вещей покойного на 7ой день — НН) , 40 дней и годовщина, на мой взгляд, имеют глубокий психологический смысл. Они позволяют «официально» ( не могу подобрать точное слово) оплакивать потерю близкого человека. В окружении близких и родных людей. Вернее вместе с ними. Одному плакать как- то очень плохо и очень тяжело, не приносит облегчения».
Саида, Майкоп: «Поддержка родственников, безусловно важна. Но… Людей приходит очень много и, когда ты только»успокоился», заходит очередной человек соболезновать, причем не очень близкий семье и просто начинает сценически плакать, это очень тяжело. Ты относишься к горю как к невосполнимой утрате, а многие «выжимают» эти слезы из себя, считая, что так надо. Я считаю, что в таком деле надо максимально стараться не травмировать душу человека, который хоронит близкого человека. Это очень неправдоподобно выжимать из себя слезы. Если ты неблизкий человек семье, правильнее будет просто пособолезновать. А раздача вещей для меня была очень болезненной… ».
Азамат, Нальчик: «У кабардинцев семья умершего получает большую поддержку от родственников. Поддержку и моральную, и материальную. Целенаправленно людей, потерявших близкого человека, не оставляют наедине со своими думами. Это очень и очень важно.
Родственники и друзья, с одной стороны, снимают с людей большую часть хлопот, организационные вопросы. С другой стороны, своим участием и сопереживанием снимают частично с человека стресс. Человек легче переносит горе, быстрее возвращается к обыденным делам благодаря всему этому».
Аида, Москва: «Выражая соболезнования, тебе напоминают, что у тебя так же живы еще близкие люди и ты должен думать и о них. Что жизнь продолжается. Психологически человека это удерживает от истерик, к примеру, или психологического самобичевания. 40 дней родственников ни на секунду не оставляют одних. А желательно и дольше. До года практически ежевечерне близкие собираются во дворе и умершего. Но это больше характерно, когда кто-то молодой уходит. В таких случаях родителей и младших братьев-сестер, жену, детей желательно не оставлять ни на минуту. В комнате умершего обычно кто-то ночует до 40 дней. Объятия в нашем обществе не очень приняты, но о покойном много говорят, рассказывают о его поступках, о детстве, о том, каким был, как разговаривал. Дают выговориться близким. Хотя не все могут выговариваться. Тут уже зависит от человека. Поддержка и участие близких очень важна. Она просто бесценна».
Фатимет, Майкоп: « Я потеряла близких людей. И вот я, еще не поняв произошедшего, пытаюсь понять.. Но постоянно надо быть «по стойке смирно». Ой, вон аульские приехали, а вон кто-то из редких старших, а вон с работы пришли, и т.д. Заколка режет, платок падает. Умыться бы, скинуть надетое, облачиться в домашнее, выплакаться. Но нет, вон еще кто-то едет. Где платок?! Это примерно тоже самое, как требовать встречать гостей от обездвиженного инвалида. Тяжко и жестко».
Шалих, Сочи: «Считаю, что участие родственников и знакомых в соболезновании помогает. Конечно, не нивелирует трагедию, но традиции дают правильное направление, «берега», эмоциям. Не дают остаться один на один в самый тяжелый момент.
В соседской семье умер сын (в довольно взрослом возрасте) в Питере, зимой, и, пока за ним поехали, везли его, во дворе были соседи. Вечером жгли костер. И так было 4 или 5 дней. Большинство людей по природе так устроено, что близость людей, просто нахождение в обществе поддерживает их.
Потом традиция организации похорон снимает самые неприятные обязанности с близких родственников. Могилу готовят у нас обычно соседи, односельчане, но не родня. Кроме того, количество пришедших также является индикатором авторитета покойного и его семьи. И то же важно, когда касается людей ушедших в преклонном возрасте.
То, что обязанности и мероприятия довольно четко структурированы, позволяет проявить свое отношение к умершему правильным и четким соблюдением традиций, активным участием, а не «истериками» или «запоями».
Часто только на похоронах и встречаются большие массы людей, там и обсуждают все наиболее острые вопросы. При чем под давлением ситуации, что происходит чинно и цивилизованно, почти как в читальном зале библиотеки».
Людмила, Москва: « Именно объятия с самыми родными в тот момент вызывают наибольший выброс чувств, слезы сами льются и хочется прижаться к человеку, который лично знал ушедшего».
33 ФАКТА ПРО КУЛЬТ СМЕРТИ НА КАВКАЗЕ
В преданиях любого народа тема величайшей тайны бытия окружена священным почтением. Кавказские «танатологи» считали, что жизнь земная всего лишь подготовка к будущему умиранию, которое воспринималось как трамплин к более высоким формам существования. Отсюда возникла масса обрядов и ритуалов, венчавших покойного, а порой решавших и судьбу его окружения.
Черепа в музее Владикавказа
1. Не было у горцев выше доблести, чем умереть в бою. Однако, смерть от штыка считалась позорной, поскольку уподобляла воина свинье.
2. Смерть от молнии считалась почетной. Убитого молнией не полагалось даже оплакивать, а могила его считалась святым местом.
3. Поминки у осетин — это кормление мёртвого. Поэтому пища, которую едят гости не идёт им на пользу. Вся сила переходит к усопшему, поэтому даже плотно поевший на поминальном пиру, придя домой, имеет право спросить себе обычный обед.
4. Мингрельцы, когда несут хоронить хозяина дома, перекидывают через крышу верёвку, и два человека начинают тянуть её то в ту, то в другую сторону. Эта церемония «расшатывания дома» составляет отголосок некогда практиковавшегося разрушения жилища умершего.
5. Абхазы до сорокового дня, а иногда и в течении целого года со дня смерти, садясь за стол ставят и долю покойника.
Раскопки в Северной Осетии-Алании
6. Сваны в течении года после смерти, ставят в тёмный угол еду, араку и трубку с табаком для души умершего.
7. У осетин есть пословица: «Отчего он богат? Оттого, что у него никто не умирает!». В Осетии семья умершего может потратить всё своё имущество на поминки, приглашая всех жителей не только своей деревни, но и окрестных сёл. В противном случае, старший в роду обрекает свою фамилию на вечное поругание. Каждый юнец может упрекнуть его тем, что его мёртвые едят траву, не имея священного пирога, чёрного пива и синей араки.
8. Если хевсур одинок, либо имея родственников, не уверен, что они совершат по нему поминки как надо, то он сам при жизни их для себя устраивает. Он приготовляет пищу, приглашает односельчан, родственников и знакомых, а сам прячется — прислушиваясь, как по нему справляют тризну.
9. Чеченцы во время похорон подводили коня к могиле и давали конец узды в руки покойнику. Затем трижды обводили коня вокруг, отрезали ему правое ухо и бросали в яму. Это символическое действие замещает умерщвление коня, ведь усопшему на том свете тоже нужен верный товарищ.
10. В древности у армян существовал обычай лишать себя жизни на могиле своего господина. При погребении царя Арташеса «вокруг его могилы совершалось много добровольных смертей». Гибли верные слуги, любимые жёны и наложницы.
Северная Осетия-Алания, с. Даргавс, «Город мёртвых»
11. У осетин во время похорон вдова отрезала свою косу и клала на грудь покойному, в убеждении, что в силу этого, в загробном мире она также будет его женой.
12. Обычай отрезать у вдовы косу, как замена сопогребения существовал и у армян. Об этом свидетельствует постановление Армянского собора: «Да будут прокляты во веки веков те, кто громогласно плачут, обрезывают косы и бьют себя в чело».
13. У сванов обычай предлагает вместе с умершим оплакать и его жену. В этом обычае также ясно выражается отголосок прежнего погребения жены вместе с её умершим мужем.
14. Погребение вместе с умершим необходимых ему в загробной жизни вещей, со временем был заменён передачей мертвецу изображений этих вещей. Так, кабардинцы клали на могилу деревянные копии мечей и прочих предметов.
15. В течении известного времени, душа умершего продолжает жить в своём доме. Поэтому родственниками продолжаются заботы о покойнике как о живом. Вдова-осетинка каждый вечер стелет для мужа постель, ставит таз для умывания и медный кувшин с водой.
Раскопки в Алании
16. Одежда и оружие умершего должны быть в исправности, чтобы могли служить своему хозяину. Так, ингуши для оплакивания покойника ставят посреди двора постель, на которой раскладывают одежду почившего.
17. Умерший нуждается в огне, чтобы согреться или осветить себе путь в замогильном странствии. С этими целями, в первые три ночи после похорон, картвелы разводили на могиле костры.
С течением времени костры эти сокращались в размерах и постепенно превратились в лампады.
18. Смерть соседа при общинно-родовых отношениях, являлось событием одинаково близким для всей общины. Так, у сванов для поминок родственники умершего приносят помощь в 30 маленьких хлебов от каждого двора, которые съедались на поминальном ужине.
19. Отголоском былой солидарности является требование чтобы все члены общества провожали покойного на кладбище. В частности, в Кахетии, когда мимо дома проносят покойника, приподнимают изголовье колыбели, где лежит ребёнок. Иначе он долго не встанет на ноги.
20. Также у кахетинцев если ребёнок долго не мог научиться ходить, его приносили в дом где лежит покойник, и ставили последнему на грудь.
Некрополь Цой-Педе, Чеченская республика
21. В Карталинии в день похорон не работали соседи умершего и все желающие выразить уважение покойнику. Если же кто-то позволит себе работать, то придёт разгневанный покойник, потребует нарушителя к себе и скажет: «Кончай работу, пошли за мной!».
22. Окружая заботой своих покойников, горцы в то же время старались оградить и себя от демонов смерти. Гурийцы после выноса тела, на том месте где стоял гроб, разбивают яйцо.
23. У лезгин, чтобы избавить дом умершего от нечистой силы, вынос тела осуществляли вперед головой, «чтобы он не мог найти дороги обратно». В противном случае в роду появлялся ещё один покойник. С этой же целью перенос усопшего на кладбище осуществлялся ускоренным шагом, а могилу зарывали как можно быстрее.
24. Поддержка умерших на том свете выражалась в неподдельном участии родственников на новом этапе его бытия. У азербайджанцев в момент погребения, сын или брат умершего обязательно должен стоять лицом к могиле, чтобы покойный не чувствовал себя одиноко.
25. В сказании «Гибель нартов», наказанные богатыри, смирившись с судьбой, сами соорудили себе склепы и закончили в них свои дни. У некоторых народов Кавказа существовала форма погребения в склепах. По их воззрениям оставить покойника без склепа лишить их крова на том свете.
Некрополь Цой-Педе, Чеченская республика
26. На сегодняшний день только в осетинских склепах обнаружены ладьи в которых хоронили мертвецов. В селении Даргавс их находили неоднократно, а около одной имелось даже весло.
27. Среди народов Кавказа прочно бытовало мнение: «насколько живые усердно заботятся о покойных предках, настолько праотцы являются покровителями и духами-хранителями своих сородичей».
28. Практически у всех народов Кавказа практиковались скачки-состязания в честь умершего. Особенно если он был знаменит и богат. Чаще всего их устраивали в годовщину смерти. Победитель получал приз — что-нибудь из одежды покойного, его оружие, предметы упряжи, иногда лошадь или быка.
29. Вера в загробное существование у ингушей выражалась в обыкновении спрашивать умирающих людей, особенно стариков, о покойных родственниках. Согласно поверью, на рубеже жизни и смерти, умирающий видит тот свет со всеми умершими до него. Этим пользовались окружающие и задавали ему вопросы: «Как живет такой-то покойник?» «В чем он нуждается?» и т.п.
30. У многих народов Кавказа существовал «друидизм» – одушевление природы, деревьев, леса. У адыгов и абхазов существовал обряд «воздушного погребения», когда покойника клали в выдолбленную дубовую колоду и проделывали в ней отверстие. Такой гроб подвешивали на большом дереве, и через определённое время проверяли, не появился ли в нём пчелиный мёд. Если мёд обнаруживался, то считалось, что душа умершего попала в рай. При отсутствии мёда – забивали домашний скот и раздавали мясо гостям.
Некрополь Цой-Педе, Чеченская республика
31. По традиции горских евреев, в случае смерти кого-либо, его близкие, родные и знакомые стараются всем своим видом проявить скорбь и печаль. Женщины у трупа горского еврея играют первенствующую роль. Они издают душераздирающие крики, царапают лицо, рвут волосы на голове. Все эти действа «имеют цель вызвать жалость покойника к живым и побудить его вернуться к близким».
32. У всех народов Кавказа в случае смерти к родственникам и знакомым посылали горевестника. У осетин его сажали на лучшую лошадь темной масти. А по плётке в левой руке каждый узнавал в нём вестника печали.
33. Когда у ингуша умирал сын, к нему мог явиться кто-нибудь из соплеменников, у кого в том же году умерла дочь.
«Сын твой, – говорил пришедший, – может нуждаться на том свете в жене. Я отдаю ему руку своей дочери». Обычай не допускал отказа от подобного предложения и требовал уплаты калыма, как и за живую невесту, хотя и в меньшем размере.
Дмитрий Назаренко
Е. А. Нальчикова Кабардино-Балкарский государственный университет Статья посвящена одному из аспектов погребальной обрядности в традиционной культуре адыгов, в частности женскому участию в ритуалах оплакивания и других способах внешнего выражения траура. Это первый опыт подобного исследования в этнографии народов Северо-Западного Кавказа. Требования адыгского «похоронно-поминального» этикета были особенно строги к женщинам. В частности, вдове предписывалась специфическая сценарная линия. О предначертанности судьбы жены (женщины) всегда быть возле мужа (мужчины) свидетельствуют некоторые древние ритуалы, отмечавшиеся в похоронной практике адыгов, к примеру, шапсугов, которые до принятия ислама хоронили супругов вместе. Если жена умирала раньше, то при похоронах мужа ее останки откапывали и размещали возле тела покойного [1]. В сказании о герое Хасанше Шогенокове говорится, что после трагической гибели его и самоубийства невесты также «погребли их в одной могиле» [2]. В величальной песне, посвященной герою, эта процедура описана следующим образом: «…зи тыхь щIасэри зи кхъащхьэм щагъэтIылъыжыр – Шэджэмокъуэм и къуэкIэ Хьэсаншт» («… чьей любви жертву дорогую кому в могилу кладут – это Шаджамоко сын Хасанш») [3]. Хотя семиотический контекст подобных обрядов не сводится только к восстановлению брачного союза супругов на том свете, национальная ментальность адыгов явный смысл подобных обрядов усматривает именно в святости брачных уз, признаваемой не только супругами, но и окружающими: «Те, кто захватили их [беглецов из Анапы – мужчину и женщину], хотели их разъединить, но они сказали, что они муж и жена, и поэтому их решено было не разлучать» [4]. Супружескую связь, которую в некоторых случаях может разрушить развод, факт смерти только временно ослабляет. Сегодня в адыгской среде принято оставлять место на кладбище для жены подле могилы мужа, на которое обычно вбивается кол [5]. В православной практике не просто вбивается знак, а ставится ограда под будущее захоронение, из-за ограниченности земли близкие идут на обман, делая вид, что на этом месте уже есть покойник [6]. В фольклорных материалах сохранилась скорбная песня, сложенная в 40-е годы XIX в. Кумпыль, первой женой популярного героя времен Кавказской войны Аджигерийко Кучук-пши, оставленной им ради страсти к другой. В песне от ее лица говорится: «Из тех, кого покинул на свете старом – жена несчастнее всех» [7]. Очевидно, Кумпыль, несмотря на разрыв с мужем, считает себя по-прежнему его супругой и полагает разделить с ним посмертную судьбу: «Пошла бы я и в ад за тобою, да душу не разлучить мне с телом» [8]. В другом варианте песни Кумпыль упрекает супруга: «Не брал бы ты туму второю женою, – за тебя бы стальными ножницами я закололась!» [9]. Это не означает отказа от общности загробной жизни, но указывает на отсрочку этого события. Еще одно подтверждение убежденности адыгов в предназначенност первой жены мужу на том свете можно найти в скорбной песне Гашагаг, также оставленной мужем ради другой женщины. Несмотря на измену, Гашагаг заявляет: «На корабль с тобою мы ступим – уступят место тебе с почетом, а с тобою и мне, супруге, по праву место и честь…» [10]. Наш информатор [11] сообщает, что его мачеха, Даухан Цыцуевна Халишховова, распорядилась похоронить ее на кладбище рядом со своими братьями, так как была убеждена, что на том свете ее покойный муж восстановил свой первый брачный союз с Цыной Мухажидовной Кажаровой. В силу этих представлений выглядит оправданной строгая регламентированность поведения вдовы во время траурных мероприятиях, которому в то же время присуща вариативность. Многочисленные фольклорные источники содержат свидетельства нарочитой демонстрации женщинами своего горя. Некоторые, напротив, подчеркивают женскую (вдовью) сдержанность. Большой интерес может представлять одно из древнейших сказаний о Малечипх, сохранившее в себе напластования разных эпох. Соперница героини, вернее, первая жена Унаджоко, получив известие о смерти мужа, «восседая на подушках, ни слезинки не уронит, будто недруга хоронит» [12]. С одной стороны, негативная коннотация, содержащаяся в этой фразе, представляет ее поведение как нетипичное или подчеркивает отсутствие эмоциональных переживаний, с другой – в более поздний исторический период может восприниматься как этикетная норма для представительниц высших сословий, в сравнении с подчеркнуто трагичными реакциями «бедной» Малечипх. Подтверждением возможности существования различных моделей поведения в подобной ситуации служит первое письменное свидетельство итальянского путешественника Дж. Интериано о демонстрируемой вдовой сдержанности: «А лицом к мертвецу сидит на особом возвышении первая из жен и, не отрываясь, глядит на мертвого мужа, но не плачет, потому что плакать считается постыдным» [13]. Данная линия поведения была принята, вероятно, в княжеской среде конца XV в., так как похоронные обряды и поведенческие реакции простых людей Дж. Интериано оставил без внимания. Возможно, социальные условности этого времени заставляли не демонстрировать неистовство скорби, а, напротив, проявлять сдержанность. Очевидно, в подобной ситуации сами носители культуры – исполнители этих программ ни в прошлые, ни в нынешние времена не обременяли себя излишними рефлективными усилиями по поводу моделирования своего поведения [14]. Актуальность подобной установки в XIX в. подмечена и Хан-Гиреем в «Черкесских преданиях»: «… ее (сестры. – Е.Н.) твердая грусть – из прекрасных ее очей ни одна жемчужная слеза не покатилась, хотя все ее окружавшие плакали, – удивила всех, и невольный шепот укоризны вырвала из уст многих старшин» [15], хотя неодобрительная реакция окружающих на сдержанность княжны может указывать на ненормативность подобного поведения. В начале XVII в. Дж. Лука, описывая черкесские традиции, отмечал, что «его (покойного. – Е.Н.) родственники бичуют себя, а жены царапают себе лицо» [16]. «Жены» в данном контексте, по-видимому, означает «женщины», так как сам автор отмечает, что «при жизни первой жены черкес никогда не женится на второй, разве к этому его побудит какая-нибудь особенная причина» [17]. Эта реакция должна была удивить путешественника, так как в Европе в это время (XVII в.) известие о смерти мужа или жены встречалось часто весьма холодно, с бесстрастностью, граничившей с сухостью [18]. С этого времени все известные нам источники фиксируют реакцию вдовы, которая «показывает знаки самого безутешного горя» [19]. Проявляется оно, в первую очередь, в том, что вдова «вырывает на себе волосы» [20] – это устойчивый мотив, символизирующий женское горе в произведениях устного народного творчества. Учитывая высокую семиотичность прически адыгских женщин, потеря волос, являющихся одним из атрибутов красоты, означала не только утрату внешней привлекательности, но и своеобразную беззащитность, связанную с ее новым статусом вдовы. Подтверждением могут служить слова К. Коха, ссылавшегося на Дж. Белла, который «несколько раз видел выдернутые волосы глубоко скорбящей вдовы, обмотанные вокруг могильного камня» [21]. Особого внимания в этой связи требует упоминание в фольклорных источниках, датируемых XVIII в., о надмогильном сиденье: «Помню в верхний конец селения я пришла на кадес (Кхъэдэс – от кхъэ – кладбище, дэсын – сидеть)» [22]. Это не однократное действие – судя по письменным источникам XIX в., вдова по смерти мужа должна была в течение сорока дней ежедневно некоторое время просиживать на его могиле. И не просто сидеть, а использовать это время для своеобразного «самоистязания»: «вдова не пропустит ни одного дня, чтобы не посетить могилу, громко выражая всю скорбь, бичуя и вырывая свои волосы» [23]. Правда, обычай ежедневного посещения кладбища вдовой в 30-х годах XIX в. уже не бытовал [24]. Именно с этого времени традиционный способ культивирования адыгами памяти об умершем (хождение на могилу и уход за ней) был полностью вытеснен другим – это поддержание культа мертвых дома: приготовление ритуальной пищи, периодические поминки и благотворительная раздача угощения. Роль женских волос в похоронно-поминальных обрядах этим не ограничивалась. Мягким пережитком траурного членовредительства, как символического суицида, выглядит один старый обычай осетин: вдова, оплакивая мужа, говорила: «Пусть истрескаюсь я и сгорю!». При этом она отрезала себе косу, которую затем клала в гроб покойного [25] ему под голову со словами: «Пусть будет с тобой жена твоя, живите дружно и на том свете». Подобный обычай у адыгов в письменных источниках не зафиксирован, но в сказании о Малечипх есть указание на возможное его бытование: «Нарты, чтя обряд старинный, – говорят преданья наши, – в гроб умершего мужчины клали прядь волос гуаши» [26]. Ведь прядь волос могла замещать ее обладателя и выступать объектом магических манипуляций. Эта информация тем более важна, что древние обряды сохраняются в своих реальных очертаниях в памяти этноса только на протяжении коротких отрезков времени, затем они фольклоризируются [27]. Сам же акт, называемый А. Ван Геннепом «приношение в жертву волос», включает два различных действия: а) отрезание волос, б) посвящение волос кому-нибудь, освящение или жертвоприношение. Отрезать волосы означает отделиться от прежнего мира; посвятить волосы – значит связать себя с сакральным миром вообще, а более конкретно, с божеством или демоном, которого превращают таким образом в своего родственника» [28]. Можно предположить, что вдовы отрезают себе волосы, чтобы разрушить связь, созданную браком (причем обычай класть волосы на могилу мужа придает обряду большую силу). У адыгов, у которых традиции вторичного вступления в брак были достаточно сильны, этот обряд мог означать, с одной стороны, посвящение и убежденность в предназначенности женщины и обязательную встречу на том свете с первым мужем, с другой – отделение, дающее возможность вступить в брак второй раз. Другим специфически женским способом выражения горя является расцарапывание лица [29]. В первую очередь лицо в силу своей выразительности, как наиболее информативная часть тела (а со времени укрепления позиций ислама в адыгской среде часто единственно открытая взглядам окружающих. – Е.Н.), становилось одним из наглядных свидетельств траурного состояния женщины. В новейших публикациях из фонотеки и архива КБИГИ приведена песня Ажагоевых, в которой встречается следующее выражение: «Чэщейуэ си IэбжьанипщIым лъы гъуэгур кърызогъажэ» («Самшиту [подобные] мои десять ногтей я заставляю проводить кровавые борозды») [30]. В доисламский период (да и долгое время после) следы от нанесенных во время похорон pан служили дополнительным внешним сигналом горя, причем «траур длится до тех пор, пока раны вновь заживут; поэтому некоторые, желая, чтобы траур длился дольше, снова расцарапывают полузажившие раны» [31]. Указанные знаки глубокой печали оставляли на себе преимущественно жена и родственники покойного. «По случаю смерти отца или мужа вся семья выражает свое горе: женщины испускают душераздирающие вопли, расцарапывают до крови лицо и грудь» [32]. Постигшее семью горе обязывало женщину задействовать весь имеющийся в их распоряжении потенциал фертильных свойств, дабы восстановить нарушенный баланс сил в мире живых. В этом ключе следует рассматривать манипуляции с волосами и грудью, искусственное кровопускание, обращение босых ног к стихии земли [33] – мотив, ярко обозначенный в сказании о Малечипх. Героиня на похороны Унаджоко приходит босиком, чем, правда, вызывает неодобрительную реакцию (замечание) золовки: «спрячь свои воловьи ноги» [34]. В фольклорных источниках содержится информация об еще одном способе выражения горя, которым в кабардинской песне-плаче о Гукетле Матуте воспользовалась жена покойного: «йоIэбыхыжыр, и куафэшхуитIри къречыж» («руки опустив, свои бедра большие щиплет») [35]. Логическим продолжением данной традиции сегодня служит «зэкуэфауэ» (бить себя по бедрам). Этот способ выражения горя, по свидетельству наших информантов [36], вызывает явное неодобрение современных служителей культа. «Безутешное горе» выражалось также с помощью обрядового плача. В восприятии сторонних наблюдателей традиция оплакивания (в частности, женского) имела гипертрофированные формы. В кабардинской версии сетований хаджиретов вдова называется «хьэдагъэ пашэ» («вопленица первая») [37]. Даже вынужденное переселение и разрыв с родиной не изменили привычной модели женского поведения. А. Фонвиль был поражен увиденным на турецком берегу: «Женщины, собравшись вокруг огней, рвали на себе волосы, били себя в лицо и грудь, испуская вопли…» [38]. Вышеописанные поведенческие стереотипы распространялись не только на жену, но и невесту. Памятуя о том, что просватанная девушка воспринималась окружающими и сама ощущала себя практически женой, то, несомненно, она тоже должна была активно участвовать в оплакивании жениха. Подобные образцы поведения зафиксированы еще в нартских сказаниях. Нареченная невеста Унаджоко – Малечипх – заявляет: «Если умер мой любимый – я сама его оплачу». Со стороны это оплакивание выглядело следующим образом: «И невеста голосила, и невеста причитала, и оплакивала нарта, как велит обычай древний» [39]. Однако само существование нормы предполагает наличие отклонений от нее. Отличающееся от нормы поведение также получило выражение и стандартизацию в мифах, причем норма и ее нарушение не разведены как резкие антиподы в мифах: создается впечатление, что допускается их равноправное существование [40]. В частности, цитируемое выше сказание о Малечипх содержит информацию прямо противоположного характера: «Не в обычае у нартов плач девичий, если умер нареченный до женитьбы» [41]. Другим объяснением подобного противоречия может послужить следующее: в разные исторические эпохи принятая некогда сдержанность сменялась более откровенными формами выражения горя, и наоборот. В народной песне «Жанкудат» девушка причитает: «О женихе своем я убиваюсь: зарубили его у моих ног» [42], когда пытался он, Битабуроков Пшимахо, отстоять свою невесту. Сегодня по желанию близких покойного его невесту могут привести на похороны, чтобы она оплакала его вместе с семьей [43]. Особыми правилами определялось у адыгов траурное поведение таких категорий родственников, как дочь и сестра. Им не только позволялось давать волю своим эмоциям, но и требовалось это по этикету. Женщины и сегодня, как правило, хорошо знают «свое место» в «мужском мире». Эта фраза лишь резюмирует некоторую совокупность ожидаемых от женщин эмоций, а также предписываемых им моделей поведения, которые неизбежно подразумевают соответствующие обязательства, ограничения и запреты [44]. Ожидаемые эмоции сестер погибшего прописаны в бжедугской песне-плаче о Шеретлуковых: «ЗэшыпхъутIу гущэри хьакъорэгъы макъэ, зи къахэм къыдязэгъэщ» («Его двух сестер, собачьим воем воющих, от твоей могилы еле увели») [45]. Обычно «сестра-красавица скорбно рыдает» [45], так что «твою сестру Ханифу стройную под руки вести приходится» [45] и даже «обеих сестер с коленями стертыми, скорбящих, от пояса отрывают» [45]. Все эти устойчивые формулы демонстрируют степень отчаяния сестры. Анализируя древние черкесские песни, Хан-Гирей пишет, что «в песне Карбеч есть одно место, которого нельзя слушать без соболезнования: описание продолжительных страданий Карбеча, умершего от раны, и скорбь его жены и сестры по его кончине» [46]. Вообще, как говорится, «шыпхъуншэрэ хьэдагъэншэрэ» («нет сестры – некому оплакивать») [46]. Английский журналист Дж. Лонгворд (XIX в.) был очевидцем того, как восприняла женщина известие о смерти брата. Он был встревожен воплями и причитаниями, раздававшимися после прибытия гонца, сообщившего «тяжелую весть о гибели трех братьев нашей хозяйки… Крики бедной женщины, которую безуспешно пытались успокоить по поводу столь печальной утраты, искренне брали за душу» [47]. После автору, правда, объяснили, что подобные крайние проявления горя предписаны обычаем, который требует, чтобы они продолжались не менее двух часов, а посетители «вместо того, чтобы утешить бедную женщину, наоборот, усиливали хор причитаний» [47]. Заметим, что предложенное объяснение значительно уменьшили симпатии автора. Таким образом, скорбь (скорее, она была искренней) женщинами демонстративно выставлялась напоказ. Исламская идеология понемногу вытесняет подобные образцы поведения, постепенно переводя их в разряд неэтикетных и греховных. Представители духовенства сегодня утверждают, что покойному слезы вредят, особенно слезы сестры, которые превращаются в многократно усиленную водную преграду на пути в рай. Это положение языковыми средствами фиксируется в изречениях типа «шыпхъум и нэпсыр нэхъ гуащIэщ» («слезы сестры – самые горькие»), «шыпхъум къихь гуэныхьыр нэхъ къыпхуэмыгъунщ» («грехи от слез сестры – менее прощаемые [Аллахом]»). Анализируя модель поведения женщины при оплакивании брата, может быть, следует провести аналогии с эмоциональным отношением к смерти брата балкарских женщин, как наиболее близких соседей кабардинцев, сохранивших в традиционной культуре некоторые архаические черты общественной (социальной) организации. Так, по информации Д.А. Битоковой (1930 г.р., с. Куба), получив извещение о гибели брата во время Великой Отечественной войны, сестра покончила с собой, бросившись с моста в реку. Помимо таких аффектированных проявлений своей скорби существуют и другие свидетельства сестринской привязанности к памяти брата. Так, Раиса З-ва (1922–2006) из с. Кенделен завещала похоронить ее не на родовом кладбище мужа, а рядом с ее старшим братом в другом селе. Видимо, здесь более ярко акцентируется наблюдаемый и на кабардинском материале пережиток архаических обычаев авункулата, в котором социальный статус брата женщины превалировал над статусом мужа. В данном случае мы имеем возможность рассматривать похоронные обряды (как известно, наиболее консервативные в традиционной культуре) в качестве историко-этнографического источника. Фольклорные материалы и письменные источники свидетельствуют, что арсенал средств, используемых адыгскими женщинами в событиях похоронно-поминального цикла, был чрезвычайно широк, вплоть до того, что «… Тэхъуанэм щхьэкIэ зыредз…» – «… они (женщины, пришедшие с соболезнованиями. – Е.Н.) плачут, ударяясь головой о стену дома» [48]. Эту демонстративную или подчеркнуто трагическую модель можно сравнить с поведением женщин в Древней Греции, которые «со спутанными, посыпанными пеплом волосами, царапая щеки и ударяя себя в грудь, причитали и издавали ритуальные вопли» [49]. Уместно отметить, что в Афинах такие сцены пытались пресекать с помощью законов. Этот типичный для всего Кавказа способ выражения скорби посредством нанесения себе физического вреда, проявлявшийся в расцарапывании своего лица или битье себя ладонями по лицу в знак скорби по усопшему родственнику, фиксируется и у многих кочевых народов Азии (гунны, сяньбийцы, тюрки, бохайцы, кидани, чжурчжэни). У них также существовал обычай поранения лица в знак публичного выражения траура по усопшему. По сути, это был более щадящий способ членовредительства как символического (ритуального) суицида. В течение XIX в. похоронные обряды адыгов подверглись значительной трансформации. Некоторые древние обряды, восходящие к язычеству, уже не исполнялись и постепенно уходили в прошлое (хотя проявления ритуального суицида фиксируются вплоть до конца XIX в.). Все погребальные ритуалы остаются многолюдными, с широким женским участием и разворачиваются непосредственно вокруг самого покойника или, в случае изоляция покойного в отдельном месте (с умершим должен находиться кто-нибудь в предохранительных целях, но не вдова и не ближайшие родственники), вокруг предметов, замещающих его (вещи, оружие). Здесь мы наблюдаем процесс возникновения и развитие некоторых ограничений и запретов на внешние проявления женского горя и эмоциональную демонстрацию траура. Так, Н. Дубровин (вторая половина XIX в.) замечает, что «жена не имела права проститься с умершим мужем; ей не позволялось быть в той комнате, где лежал покойник» [50], также вдова не имела права ходить на могилу мужа, чтобы он не мучался [51]. Подобная табуация, зафиксированная отдельными авторами и отмечаемая нашими информаторами, с одной стороны, глубокими корнями уходит в эпоху формирования социальной структуры адыгского феодального общества, когда появилась необходимость закрепления принципиальных сословных различий «знатных» и «простолюдинов» в специальных нормах (уорк хабзэ). С другой стороны, эти нормы получают поддержку в исламской идеологии, получившей распространение среди адыгов в позднейшее время (XVIII–XIX вв.). При этом активное участие женщин в обрядах похоронно-поминального цикла воспринималось и продолжает восприниматься как одна из значительных их обязанностей в социуме. Отсутствие женщин на похоронах или их ограниченное участие в них лишает смерть необходимой торжественности. Не удивительно, что женское участие иногда принимало и принимает гипертрофированные формы, до сих пор проявляющиеся в участии в похоронно-поминальных обрядах большого количества женщин, приготовлении ими ритуальной пищи и громком оплакивании покойного. ПРИМЕЧАНИЯ И ЛИТЕРАТУРА 1. Карпов Ю.Ю. Женское пространство в культуре народов Кавказа. СПб., 2001. С. 299. 2. Кабардинский фольклор / Под ред. Г.И. Бройдо. Нальчик, 2000. С. 175. 3. Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов: В 3-х т. / Под ред. Е.В. Гиппиуса. М., 1986. Т. 3. Ч. 1. С. 130–133. 4. Белл Дж. Дневник пребывания в Черкесии в течение 1837,1838, 1839 гг. // Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII–XIX вв. (далее – АБКИЕА). Нальчик, 1974. С. 500. 5. Информатор Темирканова Жанна Султановна, 1963 г.р., с. Аргудан. 6. Информатор Солдатова Таисия Ивановна, 1935 г.р., г. Нальчик. 7. Кабардинский фольклор. С. 413–414. 8. Там же. 9. Там же. С. 415–416. 10. Там же. С. 448. 11. Информатор Нальчиков Аниуар Карохович. 1939 г.р., с. Аргудан. 12. Нарты. Адыгский героический эпос. М., 1974. С. 397. 13. Интериано Дж. Быт и страна зихов, именуемых черкесами // АБКИЕА. С. 52. 14. Альбедиль М.Ф. Модель брачного поведения в южноиндийской мифологии // Этнические стереотипы мужского и женского поведения / Под ред. А.К. Байбурина, И.С. Кона. СПб., 1991. С. 92–109, 108. 15. Хан-Гирей. Черкесские предания. Нальчик, 1989. С. 58. 16. Лука Дж. Описание перекопских и ногайских татар, черкесов, мингрелов и грузин Жана де Люка, монаха Доминиканского ордена. 1625 // АБКИЕА. С. 72. 17. Там же. 18. Арьес Ф. Человек перед лицом смерти. М., 1992. С. 271. 19. Мариньи Т. Путешествие в Черкесию // АБКИЕА. С. 301–302.; Бларамберг И.Ф. Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и военное описание Кавказа // АБКИЕА. Нальчик, 1974. С. 390. 20. Бесс Ж.-Ш. Путешествие в Крым, на Кавказ, в Грузию, Армению, Малую Азию и в Константинополь в 1829 и 1830 гг. // АБКИЕА. Нальчик, 1974. С. 345. 21. Кох К. Путешествие по России и в Кавказские земли // АБКИЕА. Нальчик, 1974. С. 624. 22. Кабардинский фольклор. С. 398. 23. Кох К. Указ. соч. С. 624. 24. Там же. С. 610. 25. Карпов Ю.Ю. Женское пространство в культуре народов Кавказа. СПб., 2001. С. 300. 26. Нарты. Кабардинский эпос. Нальчик, 2002. С. 411. 27. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С. 118. 28. Ван Геннеп А. Обряды перехода. Систематическое изучение обрядов. М., 1999. С. 154. 29. Бесс Ж.-Ш. Указ. соч. С. 345. 30. Адыгские песни времен Кавказской войны / Под ред. В.Х. Кажарова. Нальчик, 2005. С. 345. 31. Олеарий А. Указ. соч. С. 85. 32. Бларамберг И.Ф. Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и военное описание Кавказа // АБКИЕА. Нальчик, 1974. С. 389. 33. Карпов Ю.Ю. Женское пространство в культуре народов Кавказа. С. 300. 34. Нарты. Кабардинский эпос. С. 405, 413. 35. Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов. Т. 3. Ч. 2. С. 138–140. 36. Информатор Темирканова Жанна Султановна, 1963 г.р., с. Аргудан. 37. Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов. Т. 3. Ч. 2. С. 268–269. 38. Фонвиль А. Последний год войны Черкесии за независимость 1863–1864 гг. // Материалы для истории черкесского народа. Вып. 1. Нальчик, 1991. С. 405. 39. Нарты. Кабардинский эпос. С. 414. 40. Альбедиль М.Ф. Модель брачного поведения в южноиндийской мифологии // Этнические стереотипы мужского и женского поведения / Под ред. А.К. Байбурина, И.С. Кона. СПб., 1991. С. 92–109, 101. 41. Нарты. Кабардинский эпос. С. 401. 42. Кабардинский фольклор. С. 376. 43. Информатор Темирканова Нуржан Боташевна, 1929 г.р., с. Аргудан. 44. Репина Л.П. Мужчины и женщины в истории: новая картина европейского прошлого. Очерки. Хрестоматия. М., 2002. С. 17–18. 45. Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов. Т. 3. Ч. 2. С. 22, 29, 50–51, 194–196. 46. Хан-Гирей. Черкесские предания. С. 110, 170. 47. Лонгворт Дж А. Год среди черкесов // АБКИЕА. Нальчик, 1974. С. 589. 48. Адыгские песни времен Кавказской войны. С. 116. 49. Диби П. Этнология спальни. М., 2004. С. 133. 50. Дубровин Н. Указ. соч. С. 139. 51. Шенкао М.А. Смерть как социокультурный феномен. Киев, 2003. С. 78. Источник: ДНЦРАН журнал «Вестник» 2006г. |
Проблему дорогостоящих похорон в Адыгее предложили решить возвратом к традициям
В Адыгее предложили изменить похоронный обряд, упростив существующие обычаи. Как сообщил 16 сентября «Кавказский узел», эксперты признают, что похороны в республике стали финансово обременительны.
Директор Адыгейского института гуманитарных исследований Адам Тлеуж предлагает проводить похороны одинаково для всех граждан, кроме заслуженных людей. По его мнению, церемонию похорон, кроме дуа (молитвы), нужно проводить на адыгском языке и со временем постепенно уйти от практики произнесения речей на похоронах.
Автор предлагает ограничить прием соболезнований, запретить, оградки, скамейки и столы на кладбищах, бетонирование могил, обкладывание их плиткой.
Согласно рекомендациям, на могилах надо устанавливать одинаковые памятники без фотографий и каких-либо изображений, с надписями на адыгском языке.
По мнению эксперта, в день похорон в доме покойного не должны кормить никого, кроме родственников, находящихся там постоянно.
На седьмой день после кончины в доме могут собраться родственники и близкие друзья, на столе должны быть только традиционные адыгские блюда.
«Никаких пакетов с продуктами в этот день не раздавать», — отмечает Тлеуж. Также предлагается установить фиксированное вознаграждение эфенди (ответственных за похороны) и людям, обмывающим покойника.
Письмо с предложениями эксперт направил главе республики Мурату Кумпилову. Рекомендации составили после круглого стола, который прошел в вузе с участием представителей муфтията, чиновников и ученых.
Ученый-антрополог Наима Нефляшева подтвердила, что похороны в республике превратились в ярмарку тщеславия.
«Пышные поминальные столы часто не отличаются от свадебных, а наряды и дорогие украшения женщин, выражающих соболезнования, становятся поводом для пересудов досужих кумушек», — отметила она. По ее словам, пакеты с едой, которые раздают на похоронах, часто напоминают престижный продуктовый набор. Приобрести все необходимое для обычной семьи, у которой не так много родственников, тяжело.
Выдвинутые предложения она назвала «рациональной попыткой вернуться к истокам адыгской традиции и к изначальному культурному смыслу похоронного обряда». Однако эти инициативы уязвимы, поскольку реальных механизмов по их внедрению нет, считает Нефляшева.
Имам Тахтамукайского района Асфар Мысс подтвердил, что похороны превратились в социальную проблему из-за своей дороговизны. Однако к инициативе ученых он отнесся скептически.
«Много лет назад ДУМ Адыгеи издало книгу об исламских правилах похорон. Ученые АРИГИ упомянули какие-то «адыгские обычаи» похорон. Что они имели в виду? В течение столетий адыги меняли свое отношение к обряду похорон в зависимости от религиозных воззрений. Сегодня мы по обычаям не хороним, мы хороним по шариату, хотя и с небольшими накладками местных традиций, которые религиозные деятели стремятся постепенно преодолеть. В особенности те, что прямо противоречат исламу. У адыгов в принципе нет обычаев, которые бы в острой форме противоречили шариату», — отметил имам.
Кабардинцы не любят балкарцев? Звоночек из проблемного региона
Кабардино-Балкарскую республику на минувшей неделе захлестнул острый межнациональный конфликт, о котором традиционно умолчали наши центральные СМИ. Всё началось с, казалось бы, простого и хорошего начинания: вспомнить годовщину Канжальской битвы 1708 года, чьё 310-летие отмечается в этом году.
Из того, что предварительно известно, следует, что кабардинская общественная организация «Шууей Хасэ» запланировала провести 17 сентября 2018 г. поход с участием 200 всадников на конях специальной кабардинской породы. Заключительной целью маршрута была заявлена гора Канжаль (Конжол), на которой и произошла вышепоименованная битва.
Местная полиция, как сообщает «Русское Агентство Новостей», узнав о готовящемся походе, не согласовала данное мероприятие и попыталась убедить его инициаторов отказаться от его проведения. Несмотря на то, что полностью дезавуировать данный поход местным правоохранительным органам и органам власти не удалось, число его участников сократилось до 30 человек (полностью это мероприятие запрещено не было ввиду отсутствия юридических оснований). Возглавил это действо Ибрагим Яганов – уважаемая в кабардинском сообществе личность, участник Грузино-абхазской войны и известный коннозаводчик.
Теперь немного скажем о самой Канжальской битве и о том, почему это сражение является проблемной темой в Кабардино-Балкарии.
В начале XVIII столетия, впрочем, как и всегда, на Северном Кавказе было неспокойно: часть черкесских племенных объединений отказалась платить «начисленную по-новому» дань турецкому султану и его доверенному лицу – крымскому хану (напомним, что почти вся территория Кавказа в то время находилась под турецким протекторатом). Султан приказал своему вассалу, хану Крымской орды, решить вопрос с непокорными, и большая армия, состоявшая из крымских татар и иных тюркских народностей, двинулась на территории, населённые непокорными черкесами и их соседями.
Решающее сражение произошло у подножия г. Канжаль (Конжол), в котором армия завоевателей была неожиданно разгромлена численно меньшим войском местных народов, преимущественно черкесского происхождения.
Разгром крымских татар и их союзников в Кабарде получил большой международный резонанс. Так, молдавский правитель Михаил Роговица сообщил в письме российскому канцлеру: «Хан крымский какой срам, урон и напасть воспринял от черкесов… что уж, пострадала его рать так, чего никогда не видел Крым…» Османский историк Фындыклы Халифе отметил, что «никогда не слыхано было такого их (крымцев) избиения».
Соответственно, эта победа стала символом национального триумфа для черкесов и иных адыгоязычных народов. Тюркские же народности Кавказа, в том числе балкарцы, крайне отрицательно относятся к этой теме и вообще предпочитают настаивать на исторической недостоверности известий об этом сражении.
В 2008 году, на 300-летие Канжальской битвы, представители черкесского народа уже проводили подобный поход, и тогда на территории, где происходило сражение, был установлен памятный знак. Однако незадолго до этого жители (преимущественно балкарцы) расположенного недалеко аула Кенделен обратились к властям Кабардино-Балкарии с просьбой о возврате их муниципалитету 47.000 га земель, ранее признанных «межселенной территорией». И, соответственно, конный марш кабардинских активистов уже тогда подлил масла в огонь — балкарцы этого региона восприняли данное мероприятие как попытку «застолбить» якобы принадлежащую им землю.
Прошло 10 лет, и конный марш в честь 310-летия Кажальской битвы снова должен был пройти по маршруту движения черкесского войска — через аул Кенделен. Однако помня проблемы, какие это мероприятие вызвало тогда, лидеры конного похода хотели было пойти в обход этого балкарского аула, но это вызвало непонимание уже в черкесской среде, отдельные представители которой всё равно потребовали прохождения конной группы через данное село.
Межнациональное противостояние началось в республике утром 18 сентября 2018 года, когда небольшая группа черкесской молодёжи с флагами, выкрикивая лозунги, решила пройти через вышеуказанное поселение. Местные жители из числа балкарцев преградили им путь. Завязалась массовая драка, в которой несколько человек с каждой стороны получили травмы. В итоге уже балкарцы стали «объявлять мобилизацию» и заявлять о жестокости черкесов.
Кабардинцы против балкарцев
Местной полиции оперативно погасить конфликт не удалось, и в аул Кенделен была введена Росгвардия, которая силой, щитами и дубинками, а также (вероятно) выстрелами в воздух, разделила обе стороны (правда, стороны конфликта в ответ на это стали применять камни и палки уже против правоохранителей).
Как кабардинцы, так и балкарцы объявили «сбор актива», и к селу стали стягиваться десятки, если не сотни машин. По утверждениям свидетелей, народу собралось больше, чем даже на недавний митинг против пенсионной реформы в Нальчике.
Наступившая ночь не погасила страсти. Аул словно вернулся на 300 лет назад – на въездах в селение стояли военные караулы, местные жители вокруг него жгли костры, а прибывшие представители обоих этнических сообществ, словно две армии, разбили друг напротив друга два лагеря.
В аул Кенделен были введены дополнительные силовые подразделения, посетить его смогли только постоянно проживающие в нём лица с местной пропиской, а на близлежащий всесезонный курорт Приэльбрусье пропускают только автобусы с туристами из других регионов.
В итоге в село прибыли представителе властей Кабардино-Балкарии. Начались переговоры всех сторон. Однако параллельно пришло известие о попытке прорыва групп балкарской молодёжи уже в кабардинское село Заюково, предотвращённой силами ОМОНа.
Республиканское следственное управление СКР начало пока доследственную проверку по событиям в Кенделене, где «неустановленные пока лица применили физическое насилие в отношении представителей власти».
Очень многие граждане, проживающие в республике, считают, что именно из-за волнений в ауле Кенделен начались беспорядки в ряде соседних поселений и даже в Нальчике. Так, 19 сентября на главной городской площади столицы республики собрались на несанкционированную манифестацию (которую, в отличие от областей Центральной России, почему-то никто не разгонял, хотя сил полиции на месте было предостаточно) десятки людей с флагами и транспарантами. Однако собравшиеся вели себя не столь агрессивно, как те, кто сошёлся в противостоянии в Кенделене (возможно из-за большого числа полицейских), хотя и выкрикивали лозунги.
Митинг в Нальчике
Вообще, вышеописанные события свидетельствуют о достаточно серьёзной недоработке как правоохранительных органов, так и органов государственной власти, как минимум даже на самом первом, базовом уровне, т.к. вместо действительно качественной работы в области межнационального и межконфессионального взаимодействия «наверх» направлялись показушные отчёты, якобы свидетельствовавшие об отсутствии проблем.
И до сих пор местные чиновники, видимо, от особо выдающейся силы духа, никак не комментируют ситуацию, видимо, ожидая решения Москвы; больше того, на официальных сайтах республики нет никакой информации о межнациональном конфликте и его соответствующей оценке.
Конечно, заявлять о начале распада России, как иногда кричат некоторые особо ретивые деятели, мягко говоря, совсем не стоит. Но этот очередной «звоночек» из одного из самых проблемных регионов РФ крайне нехороший, и как бы так не получилось, что, направив все силы и всё внимание на Дагестан с его 32 народностями, руководство нашей страны просмотрело Кабардино-Балкарию с её всего лишь тремя титульными народностями. А как мы помним, любой внутренний межконфессиональный и межнациональный конфликт в нашей стране будет с высокой степенью вероятности использован её внешними врагами (от вашингтонских «ястребов» до лидеров мирового джихадизма).
По имеющейся информации, особый доступ сохранялся ещё в конце недели в сёлах Кенделен и Заюковор, а подразделения Росгвардии и иных силовых ведомств продолжают нести службу в усиленном режиме в населённых пунктах Кабардино-Балкарии. По некоторым, пока не подтверждённым официально данным, силами охраны общественного порядка было задержано от 30 до 70 человек, и на данной стадии можно говорить об угасании конфронтации.
Таким образом, благодаря всё же пусть не сразу, но вскоре последовавшим и вполне правильным действиям силовых ведомств в Кабардино-Балкарии перерастания локального межнационального конфликта в кровавое межэтническое противостояние удалось избежать.