58ж — Мир и Личность
Пусть те гонят и пусть глумятся.
Ты – жена моя, ты со мною,
Так летишь в объятья мои?
Пер. Г. Ефремова
Твоё великое тепло
Тебя из сердца моего
Хотели вытеснить картины,
И статуй мраморных толпа
Хотела взять твоё тепло,
Которое неповторимо.
Тебя целуя, гибну я
И вновь рождаюсь в поцелуе,
Пусть женщины – сирокко мчат, —
Меня их знойный сладкий чад
Не изнурит. Его гоню я!
Живые, как и мертвецы,
Всё это пусть промчится мимо.
Никто не может дать его –
Твоё великое тепло,
Которое неповторимо!
Пер. Л. Мартынова
Никто не заглянет
Тук-тук… Будто женская поступь…
Крадутся шаги по ступеням,
И замерло сердце в предвестье
Чудес на закате осеннем.
Тук-тук… Снова сердце забилось.
И слышу, ликуя и веря,
Как тихо и медленно кто-то
Всё близится, близится к двери.
Тук-тук… Только вечер осенний
Туманную песню затянет
В могильных потёмках. И снова,
И снова никто не заглянет.
Пер. Б. Дубина
Остров осенью
Травы пожухли, в осенней ржавчине листья,
Поникли цветы,
Осень бредёт по острову – парком, замостьем…
В сердце моём – поблекшие травы и листья,
Вянущие цветы.
Сердце моё полонила печальная осень.
Но я не ропщу, я не пеняю, о нет!
Шесть яростных лет,
Шесть натисков осени сердце моё отразило.
А ведь была нам дана и весна,
Коротенькая весна,
И где-то рядом с нашей тропинкой счастье бродило.
Туда, туда бы, в те дни! Начать всё сначала,
Вернуть бы, что миновало –
Сверканье весеннего неба, остров в цветенье.
Стыжусь поникших цветов, увядшей травы
И ржавой листвы
В сердце моём – и этой печали ранней, осенней…
Пер. Э. Ананиашвили
Спящий замок поцелуев
У берега Смерти, за берегом Жизни –
Одних мужчин к себе он манит,
Самцов печальных к себе он манит –
Уснувший замок поцелуев
Во мгле, в тумане.
В бессчётных залах, — без счёта женщин,
Прекрасных, белых и влюблённых,
Больших и пылких, в тебя влюблённых.
Войдёшь – и сердце колокольным
Исходит звоном.
Там дверь за дверью ты отворяешь
И женщин зришь на ложе страстном,
Благоуханных – на ложе страстном,
Там сонмы жён и поцелуев,
Но – всё напрасно.
Дрожа, робея, метаться будешь,
Беспоцелуйный и ненужный,
В морозных звёздах – любви не нужный,
И голова заблещет снегом
Великой Стужи.
Пер. Н. Горской
Прекрасный прощальный привет
Разбейся, сто раз разбитое чудо:
Если нужно тебе отпущенье –
Отпускаю в сто первый – последний – раз,
Отпускаю, держать не буду.
Забвения плащ с моего плеча
Я, пострадавший, тебе швыряю –
Надень! – впереди ни огня, ни луча,
Надень!.. Я жалею теперь лишь тебя
Из-за позора неравной борьбы,
Из-за горькой насмешки твоей судьбы
И ещё… не пойму – почему.
Давно закружил меня водоворот:
Сочинял я молитвенник дивной Леды,
Украшая безмерно твоё бытие
От великих моих щедрот.
Ничего не просил и не брал насильно:
Приносил тебе ложь поцелуев
И обманную веру любви
Всех моих женщин любвеобильных.
Благодарю тебя за объятья,
Но благодарю я и прежних Лед –
Надоевший любви стародавний след.
Я давно не ищу тебя в настоящем,
Не ищу во вчерашнем сыпучем песке
И на женском, на рабском пути –
На ничтожном пути, тебе предстоящем.
Я хочу одного – от моей красоты,
От стихов, колдовских заклинаний,
Уделить тебе малую малость,
Чтоб в сиротстве своём восхищалась ты:
Я ведь тоже когда-то была,
Потому что в подарок взяла
Часть бесценных его сокровищ.
Соскользни потихоньку с этой груди,
Ненасытной, гордой, огромной;
Как ничтожная девка, самца не преследуй
И в засаде для мести не жди.
Ты коснулась кладов несметных,
Ты считала себя моей приближённой –
Так зачем пересуды тебе? –
Отступись поскорей, уйди незаметно,
Чтоб не видели ту, что я обнимал,
Пожелав осчастливить её,
Ту, что ранее знаком вопроса была
И при мне обрела бытие.
Цветком упадёшь ли жёлтым
Из давно не читанной книги,
Иль в суете износишь до дыр
Свой печальный венец тяжёлый
И молитву мою – себе самому,
О достойной жене возмечтавшему ныне…
Безразлично. Судьбу я просьбой дойму
Не застить тобою мою звезду.
Утонешь, сгоришь – не всё ли равно:
Лишь при мне бытие тебе было дано,
Без меня тебя нету – давным-давно.
Пер. Н. Горской
30г — Мир и Личность
Иногда, конечно, как, например, сегодня, вылет может быть нам и не по душе. Слишком уж очевидно, что мы просто-напросто играем в войну. Мы играем в казаки-разбойники. Мы в точности соблюдаем мораль наших книг по истории и правила наших учебников. Сегодня ночью, к примеру, я выехал с машиной на аэродром. И часовой, согласно инструкции, штыком преградил дорогу моей машине, которая с таким же успехом могла быть и танком. Вот так мы и играем: штыком преграждаем дорогу танкам!
Откуда взяться увлеченности, если, играя в эти довольно жестокие шарады, мы явно исполняем роль статистов, а от нас еще требуют, чтобы мы шли на смерть? Для шарады смерть – это слишком серьезно.
Кто станет с увлечением надевать летное снаряжение? Никто. Даже Ошедэ, с его постоянной готовностью к самопожертвованию, которая и есть высшее проявление человечности, даже Ошедэ, этот праведник, и то замыкается в безмолвии. Одеваясь, мои товарищи молчат и хмурятся, и это не скромность героев. За этой хмуростью не скрывается никакого увлечения. Она выражает лишь то, что выражает. И мне она понятна. Это угрюмость управляющего, который не согласен с распоряжениями, оставленными уехавшим хозяином. И который все-таки хранит верность. Все мои товарищи мечтают о своей тихой комнате, но среди нас нет ни одного, кто и впрямь предпочел бы идти спать.
Потому что важна не увлеченность. Когда терпишь поражение, на увлеченность рассчитывать нечего. Важно одеться, сесть в кабину, оторваться от земли. То, что сам ты об этом думаешь, совсем неважно. Мальчик, который с увлечением мечтал бы об уроках грамматики, показался бы мне фальшивым и неестественным. Важно сохранять самообладание ради цели, которая в данную минуту еще не ясна. Эта цель – не для Разума, а для Духа. Дух способен любить, но он спит. В чем состоит искушение, я знаю не хуже любого отца церкви. Искушение – это соблазн уступить доводам Разума, когда спит Дух.
Какой смысл в том, что я рискую жизнью, бросаясь в эту лавину? Не знаю. Меня сто раз уговаривали: «Соглашайтесь на другую должность. Ваше место там. Там вы принесете куда больше пользы, чем в эскадрилье. Летчиков можно готовить тысячами…» Доводы были неопровержимы. Доводы всегда неопровержимы. Мой разум соглашался, но мой инстинкт брал верх над разумом. Почему же эти рассуждения казались мне какими-то зыбкими, хотя я ничего не мог на них возразить? «Интеллигенцию держат про запас на полках Отдела пропаганды, как банки с вареньем, чтобы подать после войны…» Но это же не ответ!
И сегодня, так же как и мои товарищи, я взлетел наперекор всем рассуждениям, всякой очевидности, всему, что я мог в ту минуту возразить. Я знаю, придет время, и я пойму, что, поступив наперекор своему разуму, поступил разумно. Я обещал себе, если останусь жив, эту ночную прогулку по моей деревне. Тогда, быть может, я наконец пойму самого себя. И научусь видеть.
Знать – это отнюдь не означает разбирать на части или объяснять. Знать – это принимать то, что видишь. Но для того, чтобы видеть, надо прежде всего участвовать. А это суровая школа…
Весь день моя деревня была для меня невидима. До вылета это были только глинобитные стены и довольно неопрятные крестьяне. Теперь – это кучка щебня в десяти километрах подо мной. Вот она, моя деревня.
Но, может быть, сегодня ночью проснется и залает сторожевая собака. Я всегда наслаждался колдовским очарованием деревни, которая в ясную ночь говорит во сне одиноким голосом сторожевой собаки.
Я не надеюсь, что меня поймут, и мне это совершенно безразлично. Лишь бы явилась передо мной моя деревня, прибравшаяся перед сном, запершая на ночь запасы своего зерна, свой скот, свои вековые обычаи!
Крестьяне, вернувшись с поля, поужинают, уложат детей и, задув лампу, растворятся в безмолвии. И все исчезнет, и останется лишь мерное дыхание под добротными домоткаными простынями, – словно море, затихающее после шторма.
Ночью, когда подводятся итоги, бог на время отстраняет людей от пользования их богатствами. И пока люди будут отдыхать, по прихоти неодолимого сна разжав до утра пальцы, передо мною яснее предстанет сбереженное ими наследие.
Тогда, быть может, мне раскроется то, что трудно выразить словами. Я приду к огню, как слепой, которого ведут его ладони. Он не смог бы описать огонь, а все-таки он его нашел. Так, быть может, явится мне то, что нужно защищать, то, чего не видно, но что живет, подобно горящим углям, под пеплом деревенских ночей.
Мне нечего было ждать от отмены вылета. Чтобы постичь простую деревню, надо прежде всего…
– Капитан!
– Да?
– Шесть истребителей, шесть, впереди – слева!
Это прозвучало как удар грома.
Надо… надо… Но я хотел бы своевременно получить то, что мне причитается. Я хотел бы обрести право на любовь. Я хотел бы понять, за кого умираю…
***
Я исправно выполняю свою работу. Несмотря на то что мы – экипаж, обреченный на поражение. Я погружен в атмосферу поражения. Поражение сочится отовсюду, и признак его я даже держу в руке.
Рукоятки сектора газа замерзли. Я вынужден идти на полном режиме. И вот эти два куска железа ставят меня перед неразрешимыми проблемами.
На моем самолете предел увеличения шага винтов сильно занижен. Если я буду пикировать на полном газу, мне вряд ли избежать скорости близкой к восьмистам километрам в час и раскрутки винтов. А раскрутка винтов может привести к разрушению вала.
В крайнем случае я мог бы выключить зажигание. Но тогда я пойду на неизбежную аварию. Эта авария приведет к срыву задания и, возможно, к потере самолета. Не всякая местность пригодна для посадки машины, касающейся земли на скорости сто восемьдесят километров в час.
Значит, во что бы то ни стало надо освободить рукоятки. После первого усилия мне удается одолеть левую. Но правая все еще не слушается.
Теперь я мог бы снизиться на допустимой скорости, убавив обороты хотя бы одного, левого мотора, которым я могу управлять. Но если я уменьшу число оборотов левого мотора, мне придется компенсировать боковую тягу правого, которая неизбежно будет разворачивать машину влево. Мне надо этому противодействовать. А педали, посредством которых это достигается, тоже совершенно замерзли. Значит, я лишен возможности что-либо компенсировать. Если я убавлю обороты левого мотора, то войду в штопор.
Итак, мне ничего не остается, как пойти на риск и превысить предел числа оборотов, за которым теоретически возможен разрыв вала. Три тысячи пятьсот оборотов: угроза разрыва.
Все это бессмысленно. Все неисправно. Наш мир состоит из множества не пригнанных друг к другу шестеренок. И дело здесь не в механизмах, а в Часовщике. Не хватает Часовщика.
Мы воюем уже девять месяцев, а нам до сих пор не удалось добиться, чтобы заводы, выпускающие пулеметы и системы управления, приспособили их к условиям большой высоты. И происходит это не из-за нерадивости людей. Люди в большинстве своем честны и добросовестны. Их инертность почти всегда следствие, а не причина бесплодности их усилий.
ьЮ — Мир и Личность
Евгений Валерьянович Самойлов родился 16 апреля 1912 г. в г. Санкт-Петербурге. С раннего детства отец прививал ему любовь к литературе, искусству. В доме находилась богатая библиотека, и по доброй традиции домашние собирались по вечерам слушать чтение А.С.Пушкина, И.С.Тургенева, Л.Н.Толстого. С особым воодушевлением отец читал произведения любимого им Н.В.Гоголя. Повзрослев, Евгений стал посещать Александринский и Большой Драматический театры. Но самым большим увлечением юности была живопись. Свободное время Евгений проводил в залах Эрмитажа и Русского музея, предпочтение отдавая художникам-передвижникам и своим любимым живописцам: М.А.Врубелю, И.И.Левитану, В.А.Серову, мечтал поступить в Академию художеств.
Приятель, мечтавший о театре, уговорил его «за компанию» пойти на прослушивание в частную художественную студию Н.Н.Ходотова на Литейном. К своему изумлению Евгений увидел в списках принятых свою фамилию, а не друга. Будучи еще учеником, в 1928 году он стал заниматься по вечерам в студии на актерском отделении. Преподавателями были актеры Александринского и Мариинского театров.
В 1929 г. Самойлов продолжил актерское образование в Ленинградском художественном политехникуме, завершив его в 1930 г. С этого года началась профессиональная деятельность Самойлова в Ленинградском Театре актерского мастерства под руководством выдающегося режиссера, актера и педагога Леонида Сергеевича Вивьена. Вивьен видел в Самойлове характерного актера. Получая роли, подобные Кривому Зубу («На дне» М.Горького), начинающему артисту приходилось скрывать свою молодость за возрастным гримом и пластикой. Во многом ему помогала цепкая память рисовальщика. Со временем он играл и Актера, и Ваську Пепла («На дне» М.Горького), стремясь идти от внешней характерности к раскрытию внутреннего мира.
В апреле 1934 г. в Ленинграде гастролировал Государственный театр имени Вс.Мейерхольда. В.Э.Мейерхольд побывал на спектаклях своего давнего соратника Л.С.Вивьена. Тогда же Самойлов получил приглашение Мейерхольда перейти в его труппу на амплуа молодого героя. Как ни тяжело было расставаться с Л.С.Вивьеном и молодежным коллективом, желание работать с Мейерхольдом было неодолимо.
Переехав в Москву, молодой артист оказался под отеческой опекой Всеволода Эмильевича Мейерхольда, когда месяц проживал в семье режиссера. Человеческая симпатия, которая установилась между ними, подарила Самойлову общение с С.М.Эйзенштейном, А.Н.Толстым и другими выдающимися деятелями культуры — друзьями и гостями В.Э.Мейерхольда. В.Э.Мейерхольд деликатно образовывал своего ученика, обогащая его ум и сердце.
На сцену театра имени Вс.Мейерхольда Самойлова впервые вышел в роли Петра («Лес» А.Н.Островского). Чутко уловив в природе таланта Самойлова яркий темперамент и склонность к героике, Мейерхольд воспитывал актера увлеченно и взыскательно. Молодой актер оказался трудолюбивым, жадным и терпеливым учеником. Он учился на репетициях Мастера и его гениальных показах, учился у своих коллег, партнеров, с упорством осваивал биомеханику. Творчески любознательный, артист окунулся в театральную жизнь Москвы: по юношеской привычке, с галерки, пересмотрел весь репертуар МХАТа, спектакли вахтанговцев, был свидетелем оглушительного триумфа А.А.Остужева в роли Отелло. Восхищенный, эмоционально взволнованный, он учился у М.М.Тарханова, Б.В.Щукина, Р.Н.Симонова.
В 1937 г. Самойлов сыграл две долгожданные роли – Чацкого («Горе от ума» А.С.Грибоедова) и Павки Корчагина («Одна жизнь» по роману «Как закалялась сталь» Н.Островского). В его исполнении Чацкий был не скептическим идеалистом, а страстным бунтарем. А Работа над ролью Павки Корчагина стала кардинальной в творчестве актера на пути сценического воплощения современного героя. Актер избегал портретного сходства с Николаем Островским, а мать писателя отмечала, что он похож на сына — напористого, порывистого. Работая с Мейерхольдом над ролью Павла Корчагина, Самойлов выдержал своеобразный экзамен по мастерству пластической выразительности.
Благодаря Мейерхольду, Самойлов влюбился в удивительный и прекрасный мир искусства театра и остался верен сцене всю жизнь. При расставании (Театр был ликвидирован.) артист получил от учителя, как ободряющее напутствие, краткую характеристику в служебном документе: «Е.В.Самойлов — артист, который скоро займет на театральном фронте одно их первых мест в армии советских артистов».
Когда Самойлов оказался вне театра, его востребовал кинематограф, который давно возбуждал творческий интерес артиста. В 1934 г. он начал сниматься в лирической комедии «Случайная встреча» у режиссера И.А.Савченко. В первом экранном образе Гриши Рыбина (1936 г.) стали очевидны удивительное обаяние и жизнерадостное мироощущение артиста. В фильме «Том Сойер» режиссера Л.Френкеля он проявил талант характерного актера, создав образы братьев-близнецов адвоката и доктора Робинзонов. В 1937 г. на Киевской киностудии шли съемки фильма «Щорс», но режиссер А.П.Довженко упорно искал «своего» Щорса. Артиста пригласили на пробы и все, что было накоплено в роли Павки Корчагина, он показал на первой и единственной пробе. Режиссер нашел артиста красивого и серьезного, в глазах которого он ощутил благородный ум и высокие чувства. Самойлов вновь обрел учителя, наставника в кино, гениального режиссера романтического направления, поэта и философа, великого по своим нравственным убеждениям человека — Александра Петровича Довженко.
В 1940 г. артист снялся у Г.Л.Рошаля в роли Кирилла Ждаркина («В поисках радости»), у Г.А.Александрова в роли инженера Лебедева («Светлый путь»).
В «музыкально-поэтическом» фильме «В шесть часов вечера после войны» (1944 г.) Самойлов исполнил роль лейтенанта Кудряшова, испытал подлинное творческое волнение в работе с легендарным режиссером И.А.Пырьевым, замечательными актерами М.А.Ладыниной, И.А.Любезновым. Съемочная группа работала на высоком подъеме в радостном предчувствии грядущей победы. Роль Кудряшова, одна из любимых артиста, счастливо совпадала с его актерскими возможностями и человеческими идеалами, позволила вновь изведать полноту жизни в образе. Поэтически обобщенный образ героя войны, воина-защитника и победителя, одухотворенный обаянием личности артиста, был узнаваемым и желанным, как ожидаемая победа.
В начале 1945 г. на экраны вышла комедия «Сердца четырех» режиссера К.К.Юдина, снятая еще до войны, в 1941 г. Герой Самойлова, лейтенант Колчин, мужественный, серьезный и ослепительно красивый, воспринимался зрителями военного времени, как победитель.
30ж — Мир и Личность
Стопами тихими ко мне приидет он
И распрострет свои над утомленным крилы,
Живитель естества, лиющий в чувства силы.
Не сходят ли уже с сих тонких облаков
Обманчивы мечты и между резвых снов
Надежды и любви, невинности подруги?
Уже смыкаются зениц усталых круги.
Носися с плавностью, стыдливая луна:
Я преселяюся во темну область сна.
Уже язык тяжел и косен становится.
Еще кидаю взор — и всё бежит и тьмится.
1776 год
***
Николай Александрович Львов (1751-1803) родился в наследственном имении недалеко от Торжка. Начальное образование он получил в домашних условиях и продолжил его в Петербурге, куда поступил на военную службу в знаменитый Измайловский полк. В конце 70-х годов 18 века Львов совершил, обогатившую его во всех отношениях, поездку по странам Европы. Вернувшись в Россию, он стал вести активную деятельность общественного человека. Львов лично готовил и издавал «Собрание народных песен с их голосами», сочиняя комические оперы, писал стихи, занимался переводом лирики Анакреона. Львов был организатором нескольких кружков: поэтического (куда входили Г.Державин и И.Дмитриев), художественного (с участием Д.Левицкого и В.Боровиковского), музыкального, в который входили известные композиторы того времени.
Он принимал непосредственное участие в разработке ряда проектов архитектурных построек, способствовал открытию новых отечественных видов минерального топлива, искал и находил залежи угля. Это был воистину неутомимый, оптимистичный человек, вызывающий не только всеобщую любовь, но и огромную зависть.
Стиль и пафос поэзии Николая Львова были проникнуты личными чувствами и переживаниями поэта: он восхищался природой, гениально описывал свой неудачный любовный опыт, воспевал красоту и доброту человека. О его поэзии современники говорили: «Нежный, утончённый, воздушный лад поэзии Львова».
Принципы сентиментализма прослеживаются в его знаменитом стихотворении «Музыка, или Семитония» (1796). Богатырская песнь Львова «Добрыня» (1796) – это не героическая поэма, а произведение, полное юмора. В балладе «Ночь в чухонской избе на пустыре» (1797) уже чувствуется «предромантизм» с его «ощущением трагической таинственности мира». Во львовских строках: «Он из города Антона, Сын какого-то Гвидона, Макаронского царя» Пушкин, наверное, нашёл для себя что-то близкое и родное.
Н.Львов был не только замечательным поэтом, но и членом Российской академии с момента её основания, почётным членом Академии художеств и организатором нескольких творческих союзов и кружков.
Современники вспоминали, что Николай Львов, «встречая новый, 19 век, искренне надеялся, что «век благословенный призван восстановить златые дни в России».
Николай Львов
Львиный указ
«Такое-то число и год,
По силе данного веленья,
Рогатый крупный, мелкий скот
Имеет изгнан быть из львиного владенья.
И должен выходить тотчас».
Такой от льва зверям объявлен был указ;
И все повиновались:
Отправился козел, бараны в путь сбирались,
Олень, и вол, и все рогатые скоты.
И заяц по следам вдогонку их. «А ты,
Косой! куды?» —
Кричит ему лиса. «Ах! кумушка! беды! —
Трусливый зайчик так лисице отзывался,
А сам совался
и метался, —
Я видел тень ушей моих;
Боюсь, сочтут рогами их.
Охти! зачем я здесь остался?
Опаснейшими их рогами обнесут». —
«Ума в тебе, косой! не стало: это уши», —
Лисица говорит. «Рогами назовут —
Пойдут и уши тпруши».
30 июня 1775 года
Николай Львов
Мартышка, обойденная при произвождении
Случилося у Льва в чины произвожденье.
За службу должно награждать;
Но я хочу сказать,
Что злоупотребленье
И в скотской службе есть.
«Ну как без огорченья
Возможно службу несть,
Когда достоинство всегда без награжденья? —
Мартышка говорит,
На Льва рассержена.
Обижена была она
И обойденною считалась. —
Перед лицем служа, Мартышкой я осталась!
Медведь стал господин,
И Волка наградили;
Лисицу через чин
Судьею посадили
В курятнике рядить —
Случится же судью так кстати посадить!
А где они служили?
Край света, на войне; и то
Не ведает еще никто,
Что били ли они или самих их били.
А я
Хотя не воин,
Хотя и не судья,
Известна служба Льву моя;
Известно, кто чего достоин». —
«Да где ж служила ты?» — Барсук ее спросил.
«Перед самим царем два года с половиной
Шутила всякий день, а он меня сравнил
Теперь с другой скотиной,
Котора ничего не делала нигде!» —
«Шутила ты везде,
И чином наградить тебя бы было должно;
Твой также труд не мал! —
Барсук ей отвечал. —
Но произвесть тебя по службе невозможно:
Ты знаешь ведь, мой свет,
Что обер-шутов в службе нет».
1 декабря 1778 года
жЮ — Мир и Личность
Созданные им образы покорили зрителя не только на российских подмостках, но и во всемирно известных театрах, таких как Королевский театр Ковент-Гарден и Колизеум, театр Пьера Кардена, Линкольн-центр и Альберт-холл. В репертуаре Дениса Медведева – роли, которые мечтали бы исполнить многие танцовщики балетного мира – Нижинский, Казанова, Тибальд, Золотой Божок – и это далеко не все партии, блестяще исполненные артистом. Трудно себе представить, что в старших классах хореографического училища один из педагогов грозился отчислить юное дарование.
— Предвзято относился, всё время называл на «Вы» и по фамилии, — рассказывает Денис. — До трёх раз вставал вопрос о моём отчислении. Но потом я попал к Корогодскому, и, благодаря этому замечательному педагогу, мне удалось вернуть всё то, что было потеряно: технику, образность, веру в себя.
Примечательно, что, впоследствии, тот самый педагог подходил к Денису, говорил, что был не прав, ошибался.
В 1994 году Медведев оканчивает Московское хореографическое училище по классу Корогодского, и в том же году танцовщика принимают в труппу Государственного Академического Большого театра. На самом первом конкурсе в своей жизни, который проходит в городе Перми, Денис Медведев сразу же завоёвывает бронзовую награду. Далее, Медведев становится обладателем премии гран-при на Международном конкурсе в Люксембурге.
— Для меня главное – драматически сложное актёрское исполнение, сюжет, смысл, а не просто набор отдельных движений. Не люблю спорта на сцене. Танец всегда должен быть о чём-то, нести в себе смысл, переживания.
Наиболее сложными Денис Медведев считает роли Нижинского и Казановы.
— И физически, и морально устаёшь, — признаётся артист.
Денис Медведев – один из немногих танцовщиков, которому удалось воплотить на сцене образ великого Вацлава Нижинского. Балет «Нижинский» на музыку Сергея Рахманинова был поставлен в 2000 году ведущим хореографом современности Михаилом Лавровским.
О своём герое Нижинском артист говорит с лёгкой грустью:
— Нижинский был очень одарённым человеком, индивидуальностью, открытием в мире искусства; человеком, многое перенесшим… Для меня было достаточно сложно воплотить этого персонажа на сцене. Нижинский страдал психическим расстройством – вживаться в такой образ само по себе тяжело. Спектакль начинается со сцены в психиатрической больнице, — напоминает Денис, — Нижинский – он словно не помнит себя, не помнит, что он – великий танцовщик; врачи издеваются над больным. Они показывают Нижинскому его же собственные фотографии и плакаты с балетов, а когда к больному начинает возвращаться память, и он приближается к фотографиям, чтобы разглядеть, врачи тут же их рвут. И у Нижинского опять вспышка и состояние болезни.
Как известно, Вацлав Нижинский обладал необычайно красивым и техничным прыжком. Его прыжок часто называли «мистическим», и это не удивительно, ведь танцовщик буквально зависал над сценой. Из воспоминаний современников: «Расстояние от авансцены до задника (задний фоновый занавес) Вацлав покрывал одним прыжком; он мог «взлететь» выше своего роста и в полёте исполнить порядка десяти вращений». Многие хореографы отмечают схожесть танца Дениса Медведева и Нижинского именно в плане прыжковой техники.
Премьерные показы балета «Нижинский» в Париже имели оглушительный успех. Постановку труппа Большого театра привезла на международный фестиваль, организованный парижским театром знаменитого кутюрье Пьера Кардена, в рамках благотворительной акции.
44а — Мир и Личность
В русском языке есть особая запретная область – область русской брани. В эту словесную запретную зону помещены слова-изгои, слова-преступники. Чем же провинились эти слова? Нам кажется очевидным, что в эту зону они попали за преступления против нравственности и морали. Сама ли собой возникла эта зона или были заинтересованные лица в ее создании. Наше историко-лингвистическое исследование позволяет сделать вывод, что создание зоны русской брани носит признаки искусственного создания и была необходима тем силам, которые пришли к власти в России в 17-18 веках.
Начнем в наших рассуждениях танцевать от печки, от родного очага. И вот тут-то, на родном очаге, мы сразу же споткнемся. Что означает слово «очаг», где его корень, какие еще мы вспомним однокоренные ему русские слова, может быть «очи»? Мы не найдем таких слов. Однако в турецком языке, объединившем в себе три языка: персидский, арабский и тюркский, мы найдем целый комплекс слов с корнем «очаг» — это и печка, и воинское подразделение, и земельное владение, и знатный род.
Итак, родной очаг русского народа оказался турецким.
Теперь, посмотрим, кому принадлежал сам русский народ. Может быть, он принадлежал самому себе и управлялся демократически, через своих выборных представителей? Из исторических исследований мы знаем о крестьянских общинах. Еще в девятнадцатом веке, крестьяне жили под помещиками каким-то своим особым «миром». Революционеры-народовольцы в этом крестьянском мире, в крестьянских общинах, видели прообраз социализма и основу демократии. Крестьяне считали, что помещики узурпировали в России право жить крестьянам справедливо, миром, сделав свободных мирян подневольными крепостными.
Каждый новый царь в доромановской Руси избирался на царство всем миром и правил вместе с Думой, в которой заседали бояре. И мы знаем, что каждый удельный князь имел своих бояр. Кто же такие «бояре»? Что по-русски означает слово «бояре»? Может быть от слова «бой» и «яра» — получается ярые в бою, то есть храбрые в бою? Нет, так храбрецов не именуют и так русские слова не образовываются. Посмотрим, что же такое по-турецки «бой» и «ара»? «Бой» — означает племя, род, общину. «Ара» — мнение, голоса избирателей, означает также «красу, украшение». Значит, по-турецки «бой-ара» — это представитель рода, краса рода, или мнение племени, рода, общины. Не забудем, что в понятие «ара», входят также голоса избирателей. Все логично, представители родов или общин посылали в Думу своих лучших представителей, которые, вместе с выбранным всеми сословиями царем, управляли государством.
Итак, родной очаг русского народа оказался турецким «очагом», а русский народ управлялся турецкими «боярами». Но русский ли народ управлялся турецкими «боярами», может быть никакого русского народа, пока он управлялся «боярами» не было. «Мы – русские! Какой восторг!» — восклицал Суворов. Что ж, имея в повиновение восемь тысяч мужского полу крепостных рабов, можно было восторгаться. Сами же крестьяне никогда в девятнадцатом даже веке себя русскими не называли, а называли себя крестьянами, мужиками.
Помещики их называли рабами, и сами крестьяне называли себя рабами, сначала просто раб, а потом, когда помещики окончательно закабалили крестьян, стали прибавлять к слову «раб» — раб… Божий такой-то. Только вот по-турецки «раб» означает прямо противоположное тому смыслу, который вкладывал в это понятие помещики, «раб» означает «господин» и даже больше — «Бог». И это логично, ведь крестьяне считали себя детьми Божьими, а сын Бога — это и есть Бог. Отметим, что араб, рабби, равви, эти обращения и самоназвание арабов, то есть, не закабаленных людей.
Подытожим. Родной очаг русского народа оказался турецким, а русский народ — турецкими «рабами», то есть господами, гражданами, которых закабалили захватчики. Предварительно они уничтожили московских бояр и их военную силу – стрелецкое войско, стрельцов, или, как тогда говорили, «горбачей». Горбачи – это по-турецки «солдаты», «копьеносцы», отсюда многочисленные русские фамилии Горбачевых. Горбачев – это ни в коем случае не Горбунов.
На этих нескольких примерах мы показали насколько распространен был турецкий язык на территории современной России. Нынешние татары сохранили двуязычие, русский народ в качестве «руководящего народа» его утратил. Давно замечено, что стоит какому-либо народу перейти на одноязычие, как он начинает деградировать по многим статьям, становясь удобным объектом для манипуляций со стороны враждебных ему властей, которые изображают из себя его главного друга. Почему так происходит? Двуязычие заставляет рассматривать проблему с разных понятийных систем, вносит в процесс мышления больший динамизм, тезис при двуязычном мышлении всегда спорит с антитезисом, результатом этого внутреннего спора всегда становится синтез. Руководящий народ должен следовать только тезису, он не должен рассуждать, синтез – это прерогатива властей.
Руководящий народ должен верить властям, чтобы они могли восторгаться: «Мы – русские, какой восторг!» Русские – это они, Суворовы, которые переходят Альпы, побросав в предгорьях Альп восемь тысяч раненных и больных солдат, которые говорят на четырех языках, а мы — их солдаты, мужики, крестьяне, черная кость, рабы. Нам нужно гордиться Суворовым, чтобы, когда следующий цесарь прикажет императору привести свое войско, чтобы русские солдаты, не рассуждая, шли за новыми Суворовыми через огонь, воду и «медные трубы», то есть медные пушки.
Герб древней Византии, современной Турции и современной России – это двуглавый орел, символизирующий союз тюрков и славян, то есть союз белой и желтой расы.
Вот этот-то союз и нужно было разрушить, поссорив славян с тюрками, одним из механизмов разрыва стало создание запретных зоны, в том числе и в языке. Тот, кто хочет контролировать ситуацию, должен иметь всеобъемлющую картину мира, без запретных фрагментов. Объект манипуляции всегда живет во фрагментарном мире, среди разрешенных и запретных зон, поэтому он из «раба» в турецком смысле, превращается в «раба» в русском смысле.
Чтобы оторвать «руководящий народ» от народа подвластного, для него из ключевых слов подвластного народа формируют зону запретных слов. Наиболее эффективна эта система на детском уровне. Именно дети «руководящего народа» должны быть своевременно изолированы от языковой среды детей подвластного народа, чтобы стать наиболее нерассуждающей и управляемой частью населения. «Руководящему народу» взамен рассудительности прививается гордыня своей особой миссии превосходства над подвластными народами. Результатом этой гордыни для «руководящего народа» уготована роль вечного слуги и поденщика, его все более и более вытесняют со всех жизненно важных позиций двуязычные.
Русским детям их богобоязненные матери внушают, что те слова, которые часто употребляют татарские дети,
очень непристойные. Татарин говорил свои обычные слова, но русский «батюшка» объяснил русским папам и мамам, что это очень нехорошие слова. Турецкие дети начинают стесняться говорить по-турецки, играя с русскими детьми.
лЮ — Мир и Личность
Уникальный проект «Учим-Знаем»
Сергей Шариков: Мы находимся с вами в очень необычной школе. Потому что, по сути, – это единственная такая школа в России. Школа, которая находится внутри медицинского учреждения. Но при этом считается полноценной, абсолютно полноценной московской школой. То есть это не школа надомного обучения и не какая-то больничная школа, а абсолютно уникальный проект. Если говорить о группе детей, которые находятся на длительном лечении, то приходится говорить всё-таки об очень конкретных заболеваниях, на лечение которых уходят месяцы, а, в ряде случаев, и годы. И это не только тот период, когда он находится непосредственно в клинике, но и когда он возвращается домой, находится по месту своего жительства, лечится в клиниках или просто в домашних условиях. Дело в том, что мы здесь работаем в двух федеральных клиниках это Центр НИИ Димы Рогачёва – детская гематология, онкология и иммунология. Это относительно новое учреждение, ему три года. Он построен совершенно уникальным образом – здесь был заложен такой небольшой блок специально под школьное отделение. Но и сам профиль онкологии, гематологии предполагает, что здесь есть дети, которые находятся в лечебном корпусе, в лечебных отделениях, в палатах больничных. И учителя ходят работать не только в учебные отделения, но часто проводят занятия у больничной койки ребёнка. А есть дети, которые вышли из процесса лечения в ремиссию, в период выздоровления. Всё равно это период реабилитационный, и ребёнок получает определённые процедуры, но уже их жизнь, посвободнее и они приходят заниматься в учебный блок – пансионат. То есть это – реабилитационный блок. Здесь дети находятся на ремиссии. Вот они могут приходить непосредственно на занятия в школьные помещения, в учебные классы. Занятия проходят как в группах, так и индивидуально. В палатах, в большей степени, индивидуально, но даже там собирают маленькие группы. Практикуют различные технологии, в частности, когда урок идёт здесь, в аудитории, через видеосвязь, видеоконференцию подключают ребёнка из больничной палаты. Он также участвует в прямом режиме в работе с детьми, а учитель после завершения урока ещё на десять-пятнадцать минут к нему подходит, чтобы доработать какие-то вопросы. Вот такие технологии мы тоже здесь используем.
Лечение, ремиссия, реабилитация
Сергей Шариков: Наша школа является структурным подразделением московской школы №109. Руководит этой школой академик Российской академии образования доктор педагогических наук Евгений Александрович Ямбург. Ямбург является основоположником модели адаптивной школы или школы для всех. Поэтому в течение многих лет – сорок лет он руководит школой – одна из его основных тем – найти возможность получить образование детишкам, которые попали в сложные жизненные ситуации. И, конечно, когда ребёнок тяжело болен, когда эта болезнь страшная, когда вопрос касается жизни и смерти – это беда, с которой сталкиваются родители. И здесь нужно поддержать и родителей, и ребёнка. Онкология, она не выбирает время, когда она приходит. Когда наступает тяжёлое заболевание, нужно создать такую образовательную среду, которая ребёнка бы поддержала в этой ситуации, а значит, и выполняла бы функции реабилитации. Очень важно что-то сохранить из повседневной жизни ребёнка. Ведь болезнь меняет в корне всё – в жизни полностью всё переворачивается, ребёнок попадает в особые условия – условия больницы: тяжёлое лечение, тяжёлые процедуры. Процесс очень длительный – месяцы, иногда годы, иногда ребёнок возвращается домой, а потом снова вынужден отправиться в клинику. И, конечно, в таких условиях дети очень часто отстают от программы. Здесь много и сопровождающих факторов. Вообще, когда ребёнок тяжело заболевает, как показывает статистика, мужчины в России не справляются с этой ситуацией, и очень часто бросают семья. И матери продолжают бороться с этой болезнью в одиночку. Это такая тенденция. Конечно, это такая ситуация, в которой требуется помощь не только ребёнку, но и его маме, помощь семье. Когда ребёнок в условиях стационара получает серьёзное лечение, оно накладывает отпечаток на когнитивной функции, по память, на зрение, на многие процессы. Мы получаем рекомендации врачей, выстраиваем такую педагогическую систему, которая должна всё это учитывать. Но вместе с тем, мы даём полноценный уровень образования. И технологически это сегодня возможно. Здесь работает специальный штат педагогов, который работает только с этими детьми.
Финансирование образования
Сергей Шариков: Мы активно сотрудничаем с Российской детской клинической больницей. В этом году больница будет отмечать 30 лет. И там была школа надомного обучения, которая работала внутри больницы. Это уже многопрофильная больница – лечебный минигородок, насчитывающий почти 30 отделений различного профиля. Мы работаем и там. Это единое обособленное структурное подразделение школы, которое работает с детьми, находящимися на длительном лечении. На самом деле, это пилотный проект, инновационная площадка, потому что с советских времён существовали другие формы обеспечения права ребёнка на образование в условиях его длительного лечения. Как правило, они заключались в системе надомного обучения, то есть, если это происходит по месту жительства, то учителя родной школы, где ребёнок учится, приходят к нему домой, проводят занятия. И вторая система – это когда больница с близлежащей школой заключала договор, чтобы учителя этой школы приходили в больницу и проводили занятия. Но так как у нас здесь учреждение федеральное, и дети здесь, в Москве, не проживают, – а сюда приезжают дети со всей России – то, естественно, эта система в данной ситуации не работает. В сегодняшних условиях встаёт вопрос «а кто должен профинансировать это образование»? А общее образование, как известно, финансируется из бюджета субъектов Российской Федерации. И деньги сегодня «идут за ребёнком», в ту школу, в которую ребёнок идёт учиться. Поэтому, так как он является учеником по месту жительства, эти деньги находятся там, а потом он приехал в Москву, зачастую за тысячи километров от своего дома, на длительное время. Если бы он находился здесь на лечении месяц, то это было бы не критично. Можно месяц «спокойно поболеть», на время забыть про школу, а потом вернуться в школу и программу наверстать. А если речь идёт о нескольких месяцах, о полугоде, о целом учебном годе, то это уже серьёзно. И получается, что Москва не может финансировать обучение этих детей, потому что они все не москвичи – дети, которые не получают средства из бюджета данного субъекта Российской Федерации. Но Москва, сознавая свою социальную роль как столичного региона, прекрасно понимает, что дети не виноваты, что такие высокотехнологичные клиники находятся только в столице. Сюда привозят детей, нуждающихся в очень серьёзном медицинском лечении; детей, которые не могут получить необходимую помощь в своём субъекте Российской федерации. А здесь – «цвет врачей», лучшие технологии. И, в итоге, было принято решение, что Москва найдёт способ и профинансирует работу такой школы. Но так как это пилотный проект, очень много вопросов, связанных с обучением детей в условиях их длительного нахождения в стационарно-медицинских учреждениях, требуют проработки. Это и изменение нормативно-правовой базы, и форма содержания образовательного процесса, и использование технологий. Ведь времени на обучение ребёнка в условиях стационара у нас меньше, чем в обычной школе. Мы можем работать с таким ребёнком не более трёх часов в день. К тому же, когда идут тяжёлые процедуры, врачи просят такую нагрузку сократить. То есть время у нас здесь очень сконцентрировано, а значит, что учитель должен подобрать такие технологии, выбрать такие укрупнённые дидактические единицы, чтобы за меньшее время дать тот же самый материал. Это возможно, потому что мы работаем не с большими классами, а индивидуально, либо в малых группах.